|
Девушку встретила пустая горница, тлели на столе огарки восковых свечей в бронзовой плошке. А раньше полон дом был, теперь сестры и племянницы далеко, идти за ними некому, мужьям их ныне не встать с костра, а те родичи, что остались, им самим бы выжить. Без хлеба остались, и детей уцелевших ещё прокормить нужно. На короткий миг пожалела, что ей-то самой удалось схорониться, что не разделила страшной участи. Ёжась, Ладимира стянула с головы платок. Оказавшись в тепле, поняла, как сама застыла вся — пальцев на ногах не чувствовала, а руки закоченели, одеревенев. Такой озноб пробил, что зуб на зуб не попадал, внутри сжималось всё и сотрясалось. Хорошо, что за ночь изба ещё не выстыла, но тепла всё равно не хватало. Девушка прошла к печи, выбрав паленья, бросила в топку, на тлеющие угли. Сухие дрова вмиг занялись, загудел огонь, заиграл отсветами по каменным стенкам печи, вроде как и потеплело на душе. Так и стояла, бездумно наблюдая за игрой теней, слушая гул пламени. И вскоре трясучка отпустила, жар полился по телу, а внутри сделалось спокойно, но надолго ли? Стоит представить отца, и сердце защемляет от тоски. Ладимира быстро отогнала подступающие острыми когтями скорбные мысли, что так травят её. Спохватилась тогда только, когда уже кто-то так же обивал ноги о порог. Вздрогнула, когда в дверь тихо постучали. На миг страх всплеснул, заставляя сердце биться гулко, уж было за кочергой потянулась, но тут же успокоилась — если кто со злом, уж поди вежливо стучаться не станет.
— Это я, Даян, — послышалась по ту сторону. Лёд от груди отлёг, Ладимира перевела дух, а вот сердце так и колотилось. Она прошла к двери, дёрнула тяжёлую железную щеколду, толкнула створку. Внутрь шагнул рослый парень, едва плечами разошёлся с проёмом двери, и всё одно чуть боком вышло, да голову в меховой шапке пригнул. Синие глаза, что проруби во льду, смотрели на Ладимиру неподвижно, а всё же жгли. Потянуло прижаться к нему, обнять. Даян мог утешить, но Ладимира оставалась на своём месте, ни шагу не ступила. Не нужно давать ему лишних надежд. Весь день друг у друга на глазах, а всё порознь держались. Даян дышал неровно в её сторону ещё с прошлого лета. Ладимира до сих пор не ответила ему взаимностью, но от того внимание его ещё ни на долю не убавилось. Правда сватов он не спешил присылать, то ли ждал, когда оттает её сердце, то ли отца её побаивался, возьмёт тот и откажет. Теперь уже и присылать не к кому, разве только к старшему острога. Тот, ясное дело, не задумавшись, отдаст. Даян, спохватившись, стянул шапку с головы, встряхнул горчичного цвета вихрами. Такой же светлой бородкой обросло его лицо, делая глаза ещё ярче. Сейчас тлели в них отсветы очага. Не сказать, что Даян был красивый. Чуть грубоватые его черты скорее должны были оттолкнуть: крупные скулы, узкий нос, глаза глубоко посажены, и надбровные дуги чуть выступали вперёд. Привлекала же его сила и стать. Длинные пальцы юноши смяли шапку, выказывая нетерпение. Холоден снаружи, но внутри раскалённым сплавом бурлила лава. Трудно было находиться рядом с ним, сдерживать ураган, который, только дай волю, обрушится на Ладимиру, и от того сторонилась Даяна, не подпускала. Но ныне слишком одиноко было ей, невыносимо драла душу боль. — Проходи, — пригласила она, а сама сняла с плеч кожух, повесила на крюк, незаметно утирая ладонями проступившие слёзы. Даян стянул сапоги, скинул тулуп, девушка, приняв его, повесила рядом со своим. — Как же хозяйство будешь одна вести? Тяжело, сильные руки тебе нужны, другим домочадцам не до тебя будет, разве только кормиться у старшего, — проходя в середину горницы, сказал он. Не понравилось, что он начал о своём в такое неподходящее время. Конечно, старший обязан держать острог и стараться сохранить народ, да только и в самом деле совестно, девка молодая, должна уже свою жизнь устроить, одной в такое неспокойное время оставаться не безопасно. |
