— Я уже утонул, — сказал он ровным, бесцветным голосом.

Он опустил голову на руки, и волосы его рассыпались по столу, как большой срезанный белый сноп. На затылке я рассмотрел круглую лысину, которую он обычно прятал.

— Что вы сделали с ножом? — спросил я. — Вы отдали его Дику Леандро?

— Нет. — Опершись руками о стол, он выпрямился. На полированной поверхности остались следы его грязных ладоней. — Но хотел бы, чтобы это было так.

— Том? Вы отдали нож Тому?

Он застонал:

— Я не только отдал нож Тому. Я еще говорил Боткину, что покупаю это изделие в подарок своему сыну. Бастиан, должно быть, не придал этому особого значения. Но он докопается.

— Бастиан докопается, — сказал я. — Но из этого еще не следует, что Том воспользовался ножом против своей матери и отца. Уж мать-то убивать у него наверняка не было причины.

— Ему не нужны рациональные мотивы. Вы не знаете Тома.

— Вы уже говорили мне об этом. И в то же время отказываетесь рассказать мне все до конца. И не приводите никаких пояснений вашим словам.

— Это почти жуткая картина.

— Вечером вы что-то сказали о покушении на человеческую жизнь.

— Это вырвалось у меня случайно. Я не хотел бы говорить об этом.

— Кто на кого покушался? И почему?

— Том угрожал Эллен револьвером. Это было совсем не мальчишество.

— Это и есть тот воскресный утренний эпизод, который вы так скрывали?

Он кивнул.

— Я думаю, этот случай совершенно лишил его разума. Когда я приехал домой после визита к судье, Эллен находилась у него в комнате. Он держал револьвер возле ее головы. Вот здесь… — Хиллман указал пальцем на висок, — а она стояла на коленях, взывая к его милосердию. Буквально умоляя его. Я не знаю, почему он отдал мне револьвер. Я почти был уверен, что он нажмет на крючок.

Я почувствовал, как у меня на затылке взмокли волосы. Картина и в самом деле страшная, более того — классическая. Шизофреник в роли убийцы.

— Он сказал что-нибудь, когда вы забрали у него револьвер?

— Ни слова. Он отдал мне его совсем спокойно. Действовал как автомат, по-видимому не понимая, что он сделал или что собирался сделать.

— Он говорил что-нибудь вашей жене?

— Да. Он сказал, что убьет ее, если она не оставит его в покое. Она просто вошла в комнату, чтобы предложить ему поесть, и тут он совершенно взбесился.

— У него в голове было много всякого, — сказал я, — и должно было быть после той ночи. Он мне кое-что об этом рассказывал. Пожалуй, это оказалась самая критическая ночь в его жизни. Он первый раз встретил своего настоящего отца. (Хиллман поморщился.) Отца, который, быть может, разбил вдребезги его представления о нем. Можно сказать, что он затерялся между двумя мирами, и он готов был обвинить вас и вашу жену, что вы не подготовили его. И надо признать, эти обвинения небезосновательны. Вы не имели права скрывать от него правду, нравится она вам или нет. И теперь, когда правда ему открылась, он не смог воспринять ее во всем объеме. Он ведь не случайно перевернулся в машине тем утром.

— Вы хотите сказать, что он пытался покончить жизнь самоубийством?

— Да, он сделал такую попытку. Думаю, это был больше чем сигнал, что его жизнь вышла из-под контроля. Он не смог выпустить из рук руля и потому не пострадал. Никто не пострадал и в инциденте с револьвером.

— Вы восприняли это совершенно серьезно. А он был болезненно серьезен.

— Может быть. Но я не пытаюсь ничего сбросить со счетов. Вы разговаривали об этом с психиатром?

— Нет, не разговаривал.