Я подумал, что Хиллман тоже знает. На это указывало предложение, сделанное им Сюзанне, а его признание, что он настоящий отец Тома, объяснило мне мотивы. Хиллман прислонился к стене около дверей, крупный и загадочный, как статуя, полузакрыл глаза и приготовился слушать.

— Ты возил ее к отелю «Барселона», Дик? — спросил я.

— Да, сэр. — Он стоял, высоко подняв одно плечо и наклонив голову к другому, будто собирался что-то писать. — Но я понятия не имел, что у нее в голове. Я и сейчас не знаю.

— Кое-что ты, наверное, знаешь. Иначе к чему вся эта таинственность?

— Она сказала, что я должен взять на время машину, что они позвонили и требуют еще денег, а шкипера сейчас нет, так что деньги придется отвезти нам. Мы должны держать все в тайне от полиции, а после она сказала, что я не должен вообще никому ничего рассказывать.

— И ты поверил тому, что она сказала?

— К-к-конечно.

— Когда ты начал сомневаться?

— Ну, я никак не мог понять, где она держала всю наличность. Она говорила, что в своей корзинке, она несла с собой большую корзинку для вязанья, но не похоже было, чтобы там лежали деньги. Я не видел никаких денег.

— А что ты видел?

— Я вообще ничего не видел. — Волосы упали ему на лоб и лезли в глаза. — То есть я хочу сказать, что видел этого человека, этого челов-в-века, когда он вышел из гостиницы, потом они обошли ее, исчезли из виду, и я услышал крик.

Он держал себя рукой за горло.

— Что ты сделал?

— Я остался в машине. Она велела мне, чтобы я оставался в машине. Когда она вернулась, то сказала, что это кричала птица.

— И ты поверил ей?

— Я не очень разбираюсь в птицах, ведь правда, шкипер?

Вдруг с порога комнаты раздался пронзительный голос Эллен:

— Так о чем все-таки ты разговариваешь с этими мужчинами?

Я направился к ней.

— О вас. И о птице, которую вы слышали вчера вечером в саду около гостиницы. Что же это была за птица?

Рука ее взлетела вверх и прижалась к губам.

— Она, по-моему, походила на человека. Не очень приятного, но все-таки человека, — предположил я.

Она дышала с трудом, хватая открытым ртом воздух.

— Он был подонком или дьяволом!

— Потому что он хотел денег?

— Это должно было продолжаться и продолжаться. Я… мне пришлось покончить с ним. — Она вся дрожала, но громадным усилием воли ей удалось заставить себя успокоиться. — Кстати, о деньгах. Я могу позаботиться и о вас. Я уверена, что полиция поняла бы меня, поскольку совершенно не надо связывать меня с этим… этим… — Она никак не могла подобрать слова. — Я могу позаботиться и о вас и о Дике.

— Сколько вы обещаете?

Она взглянула на меня с таким превосходством, на которое люди получают право только при соответствующем происхождении.

— Пройдемте в гостиную, — сказала она, — там все и обсудим.

Мы все трое последовали за ней в комнату, она села на диванчик, а мы встали вокруг нее. Хиллман с любопытством поглядывал на меня. Он был тих, задумчив и мягок, словно из него вынули стержень, но чувствовалось, что в голове у него продолжала тикать счетная машинка. У Дика Леандро в глазах появились признаки жизни. Возможно, он все еще воображал, что где-то, как-то, когда-то, но деньги Хиллмана все же не проплывут мимо него.

— Так сколько? — спросил я ее.

— Двадцать пять тысяч, — сказала она.

— Это лучше, чем нож между ребер. Вы имеете в виду двадцать пять тысяч всего или двадцать пять тысяч за каждое убийство?

— За каждое убийство? Как вас понимать?

— Их было два, совершенных одним и тем же ножом и почти наверняка одним и тем же человеком.