Однажды, отправившись поохотиться, фон Хорст и Скраф отошли от лагеря дальше, чем обычно, и тут Скраф заговорил о желании поскорее вернуться в свою страну; лейтенант тогда впервые узнал, почему его напарник был столь нетерпелив.

— Я выбрал в жены одну девушку, — объяснил Скраф, — но она потребовала голову тарага — могучего тигра — в доказательство того, что я храбрый человек и великий охотник. Когда я охотился на тарага, меня и захватили «укротители мамонтов». С того времени, как я ушел, прошло много снов. Если я не вернусь в ближайшее время, другой воин принесет голову тарага и положит у входа в ее пещеру; а когда я вернусь, мне придется искать другую жену.

— Ничто не мешает тебе вернуться домой, когда ты захочешь, — успокоил его фон Хорст.

— Можешь ты убить тарага этой своей маленькой штучкой с сильным шумом? — спросил Скраф.

— Могу. — Фон Хорст не был уверен в этом, по крайней мере, он не был уверен в том, что сможет сразу убить тигра, избежав его страшных клыков и могучих лап до того, как тот умрет.

— Та дорога, по которой мы идем сегодня, — ведет в мою страну, — сказал Скраф с некоторым нажимом. — Давай не будем останавливаться.

— И оставим Дангара? — спросил фон Хорст.

Скраф пожал плечами:

— Он никогда не поправится. Мы не можем оставаться с ним вечно. Если ты пойдешь со мной, ты легко убьешь тарага этой штукой, которую ты называешь пистолет; потом я положу его голову у входа в пещеру моей девушки, и она будет думать, что это я убил его.

А за это я сделаю так, чтобы племя приняло тебя. Они не убьют тебя. Ты будешь жить с нами и станешь бастианином. Ты тоже сможешь жениться — в Басти много прекрасных девушек.

— Спасибо, — ответил фон Хорст, — но я останусь с Дангаром. Он скоро поправится. Я уверен, что действие яда пройдет, как это было со мной. Просто он получил большую дозу.

— А если он умрет, ты пойдешь со мной? — спросил Скраф.

Фон Хорсту не понравилось выражение его глаз, когда он спрашивал. Лейтенант никогда не считал, что Скраф лучше Дангара. Его манеры не нравились ему.

Теперь у него появились сомнения в его намерениях и честности, хотя он и понимал, что явных оснований для подозрений у него нет. И он выстроил свой ответ так, чтобы не подвергать риску жизнь Дангара.

— Если он выживет, — сказал фон Хорст, — мы оба пойдем с тобой.

После этого они повернули к лагерю.

Время шло. А сколько его прошло — фон Хорст не мог сказать. Один раз он попытался измерить время, постоянно заводя часы и отмечая прошедшие дни зарубками на дереве; но когда вечный полдень — нелегко помнить, что пора завести часы и сделать очередную зарубку. Он упал духом, или, скорее, потерял интерес к жизни. Какое значение имела протяженность времени? Разве не обходились без всего этого обитатели Пеллюсидара? Несомненно, им было даже лучше, чем если бы они владели временем. Вспоминая внешний мир, он осознавал, что время было жестоким хозяином, всю жизнь подстегивавшим его, делая своим рабом.

Скраф часто проявлял нетерпение, а Дангар убеждал их идти без него. Так они и проводили время в ожидании, сне и охоте.

Фон Хорст старался привыкнуть к неподвижному солнцу, вечно висящему в центре сферы, внутренней поверхностью которой был Пеллюсидар, а внешней — тот мир, который он знал и в котором прожил многие годы; но новый мир он не мог принять так легко, как Скраф или Дангар, не знавшие ничего другого.