Мать пришла ко мне.

— Сейчас она спит. Несчастное дитя. Роды были трудными.

— А ребенок кто? Мальчик?

— Да. Мертвый, — ответила мать.

Изабелла очень беспокоила нас. Мать и Анкаретта находились у нее. В тесной каюте никому больше нельзя было поместиться. Будь я там, на душе у меня было бы легче… Разлука с находящейся при смерти сестрой повергла меня в тупое отчаяние.

Мне вспоминалось, как Изабелла примеряла подвенечное платье, как была довольна собой и жизнью. Она выйдет замуж за Кларенса, будет королевой Англии, она станет родоначальницей династии... династии Йорков и Уориков. Какие мечты пошли прахом!

Я молилась о том, чтобы она не умирала, — эта молитва могла исполниться. Потом стала молиться о невозможном — чтобы мы вернулись в Миддлхем и опять стали девочками, к тем счастливым дням, когда Ричард Глостер с другими мальчиками обучался в замке моего отца воинским искусствам.

Наконец мне позволили пойти взглянуть на сестру.

Мать сказала:

— Худшее позади. При хорошем уходе она поправится.

Изабелла лежала на спине... уже не испытывая боли... напрасной, бессмысленной боли. Я с облегчением поняла — она еще не знает, что ребенок, стоивший ей таких мучений, мертв.

Мать подошла ко мне.

— Дыхание у нее стало легче. Она поправится. Я надеюсь на это и молюсь об этом. Очень рада, что мы не лишились нашей Изабеллы.

Корабль покачивало. В тревоге мы не замечали этого. Однако, когда я встала, мне пришлось ухватиться за мать.

— Идут похороны, — сказала она. Крохотное тельце зашили в простыню. Я не могла смотреть на него — такое маленькое, безжизненное. Все эти месяцы оно росло, дожидаясь появления на свет, и появилось, чтобы тут же покинуть его.

Капитан корабля прочел молитву. Мы стояли молча. Простыня с тельцем соскользнула в пучину.

Какое спокойствие царило в монастырских стенах! Меня изнурило все перенесенное, и, хотя я понимала, что это просто-напросто передышка, громадным облегчением было оказаться на твердой земле, вдали от сражений, слушать мягкие, негромкие голоса монахинь и звон колоколов, призывающий их к молитве.

Монахини ухаживали за нами заботливо. Король Франции распорядился, чтобы они приютили нас и обеспечили всем необходимым для восстановления сил после недавних испытаний. Однако, думаю, без королевского приказа черницы были б не менее добры.

Первые дни я просто наслаждалась роскошью этого мирного окружения, потом стала задумываться, надолго ли оно.

После похорон мы продолжили плавание. Отец очень злился, что его не пустили в Кале, и винил в этом герцога Бургундского; ему пришлось подавить свой гнев, и он решил по пути вдоль побережья захватывать все увиденные бургундские суда.

В плавании под флагом с зазубренным жезлом по Ла-Маншу мы привыкли к орудийной стрельбе... к шумным выражениям радости при захвате очередного трофея. Уорик, бегущий из своей страны, не допущенный в Кале, отдающийся на милость короля Франции, должен был показать Бургундии, Эдуарду — и Людовику, — что он сила, с которой надо считаться.

На корабле находились три беспомощные женщины, мать, сестра и я, толком не понимающие, что происходит с нами. Казалось, мы лишились дома... лишились всего... и обречены вечно плыть по капризному морю.

Но плаванье наше должно было окончиться. Мы в этом не сомневались. И ощутили громадное облегчение, когда вошли в онфлерскую гавань почетными гостями короля Франции.

Тогда я еще не знала, что время, которое отец провел, пиратствуя, требовалось ему для принятия решений.