– Ты в буквальном смысле совершила преступление, – сказал он и вновь зашагал, медленно описывая вокруг меня широкий круг. – Я не стану тебя наказывать надлежащим образом, но урок преподнесу, Сара. С сегодняшнего дня тебе запрещается входить в эту комнату. Ты не должна переступать ее порог ни днем ни ночью. Ты лишаешься доступа к этим книгам, а также ко всем другим, кроме тех, что выдает мадам Руфин.

«Никаких книг! Господи, прошу Тебя». У меня подкосились ноги, и я упала на колени.

Отец продолжал кружить:

– Ты не будешь изучать ничего, кроме предметов, одобренных мадам. Никаких занятий латынью с Томасом. Не будешь ни писать на ней, ни говорить, ни сочинять. Понятно?

Я просительно подняла руки:

– …Отец, умоляю вас… П-п-пожалуйста, не отнимайте у меня книг… Я этого не вынесу.

– Тебе не нужны книги, Сара.

– …От-тец!

Он вернулся к письменному столу:

– Мне больно видеть, как ты расстраиваешься, Сара, но пути назад нет. Постарайся не принимать все так близко к сердцу.

Из окна доносился грохот подвод и экипажей, крики уличных торговцев. Коммерция жила, невзирая ни на что. За дверью библиотеки ждала Бина, она взяла меня за руку и отвела по лестнице к двери моей комнаты:

– Сейчас принесу вам завтрак.

Она ушла, а я заглянула под кровать, где хранила грифельную доску и букварь. Все исчезло. Книги с письменного стола тоже пропали. Мою комнату обыскивали.

И только когда Бина вернулась с подносом, я догадалась спросить:

– …А где Подарочек?

– О, мисс Сара, то-то и оно. Ее собираются наказать.

Не помню, как слетела с лестницы.

– Только одна плеть! – кричала вслед Бина. – Госпожа сказала, одна плеть. И больше ничего.

Я распахнула заднюю дверь, оглядела двор. Тощие руки Подарочка привязаны к перилам крыльца кухни, в десяти шагах от нее, уставившись в землю, застыл Томфри с плетью. Шарлотта стояла в колее, пролегающей от каретного сарая к задним воротам, остальные рабы сгрудились под дубом.

Томфри поднял руку.

– Нет! – завизжала я. – Нееет!

Он неуверенно повернулся ко мне с облегчением на лице.

Потом раздался стук материнской трости по стеклу верхнего окна, и Томфри поднял усталые глаза. Кивнув, он опустил плеть на спину Подарочка.

Томфри сказал, что старался не бить изо всех сил, но от удара у меня содралась кожа. Мисс Сара сделала примочку из бальзама на основе рома господина Гримке, а матушка протянула мне фляжку:

– На, выпей.

Я почти не помню боли.

Рана зарубцевалась быстро, а вот обида мисс Сары разгоралась все сильней. Она опять стала заикаться и очень тосковала по книгам. Несчастная девочка!

Это Люси наболтала мисс Мэри о моей писанине под деревом, а мисс Мэри побежала жаловаться госпоже. Я всегда считала Люси глупой, но она просто хотела угодить мисс Мэри. Я так и не простила ее и не знаю, простит ли мисс Сара свою сестру, потому что эти кляузы изменили жизнь моей юной госпожи. С ее занятиями было покончено.

Наши уроки чтения тоже прекратились. У меня была сотня слов, но, пошевелив мозгами, я могла прочесть гораздо больше. Время от времени я повторяла алфавит для матушки и читала ей слова с картинок, прикрепленных на стену.

Однажды я пришла в подвал и увидела, что матушка шьет детскую распашонку из муслина с сиреневыми ленточками.

– Да, на подходе новый Гримке, – сказала она, заметив удивление на моем лице. – Где-то зимой ожидается. Госпожа не рада. Я слышала, как она говорила хозяину, что это будет последний ребенок.

Закончив подрубать маленькую распашонку, матушка порылась в мешке из рогожи и вытащила небольшую пачку чистой бумаги, чернильницу и гусиное перо.