Глаза Ннанджи расширились — странные бледные пятна на чумазом лице. Ни один мужчина Народа не мог выглядеть небритым, но его рыжие волосы накануне почернели от смеси угля и жира. Последующие приключения добавили к этому гуано и паутину, дорожную пыль и кровь. Размазанная не слишком тщательно, образовавшаяся в результате грязь придавала ему комичный и нелепый вид. Однако шутить с Ннанджи не стоило. Ннанджи стал смертоносным убийцей, слишком молодым для того, чтобы можно было доверять — с его искусством владения мечом, которому столь быстро научил его наставник, или могуществом, которое он получил вместе со своим новым рангом — воин-Четвертый потенциально был способен нанести громадный ущерб. Ннанджи, вероятно, находился под неослабным контролем, пока его возраст и возможности не стали соответствовать друг другу. Возможно, именно поэтому боги повелели, чтобы он был неотвратимо связан колдовской клятвой, к которой вела нынешняя беседа.

— Я встречался с богом, — сказал Уолли, — и он сказал мне следующее: Богине нужен воин. Она выбрала лучшего во всем Мире, Шонсу-Седьмого. Что ж, бог сказал, что лучшего не нашлось, что, вероятно, не то же самое. Так или иначе, этот воин потерпел неудачу, и неудачу катастрофическую.

— Что это значит, милорд?

— Бог не сказал. Но некий демон заставил Шонсу прийти в храм. Попытка жрецов изгнать демона не удалась. Богиня забрала его душу — и оставила вместо нее демона. Или то, что Шонсу считал демоном. Это был я, Уолли Смит. Только я не демон…

Уолли подумал, что не слишком связно рассказывает, но его забавляли озадаченные кивки в ответ. Другие могли бы попросту высмеять столь абсурдную байку, но Ннанджи, похоже, очень хотелось в нее поверить. Его преклонение перед героем чуть не погибло мучительной смертью накануне, но Богиня ниспослала чудо, чтобы поддержать Ее посланника, и восхищенные чувства Ннанджи ожили вновь, еще более сильные, чем когда-либо. Ему следовало бы уже из этого вырасти, и Уолли оставалось лишь надеяться, что обучение будет не слишком болезненным и не будет откладываться надолго. Ни один человек не мог бы жить согласно принципам героического поведения Ннанджи.

Они повернулись и снова направились в сторону берега.

— С другой стороны это, наверное, можно рассматривать, как нить бус — таково одно из представлений жрецов. Душа — нить, бусины — отдельные жизни. В этом случае Богиня нарушила правила. Она развязала нить и передвинула одну из бусин.

— Но… — начал было Ннанджи и замолчал.

— Нет, я не могу этого объяснить. Никто не знает, какими мотивами руководствуются боги. Так или иначе, я не Шонсу. Я ничего не помню из его жизни до того, как я проснулся в хижине пилигримов, где Джия ухаживала за мной, а старый Хонакура бормотал что-то о том, как я кого-то убил. До этого, насколько я помню, я был Уолли Смитом.

Он не пытался объяснить, каким образом он думает по-английски, но говорит на языке Народа. Ннанджи вряд ли понял бы саму идею о существовании более чем одного языка, а Уолли сам не знал, каким образом происходит перевод.

— И ты не был воином в другом мире, милорд?

Управляющим на нефтехимическом заводе? Как объяснить это воину железного века в доисторическом Мире? Уолли вздохнул.

— Нет. Наши гильдии и ранги не такие, как у вас. Я бы мог сказать тебе, что я был аптекарем-Пятым.

Ннанджи поежился и прикусил губу.

Однако был еще инспектор-детектив Смит, которого, вероятно, крайне потряс бы вид кровожадного, поклоняющегося идолам, владеющего рабами сына.

— Мой отец был воином.

Ннанджи облегченно вздохнул. Богиня оказалась не столь непостоянна, как он боялся.

— И ты был человеком чести, милорд?

Да, подумал Уолли.