Меня переполняет бешенство, когда я гляжу на сотворенное бесчинство. Мой крем для бритья бандит выдавил в раковину, разбил флакон с лосьоном и выжал до последней капли тюбик с зубной пастой. Дверца зеркального шкафа широко распахнута, и все его душистое содержимое, которое продюсер оставил своим гостям, также уничтожено. Но настоящая тревога охватывает меня, когда детектив закрывает шкаф и я вижу приклеенную к зеркалу листовку с портретом Тревора По, где говорится о его исчезновении. Я вижу знакомый рисунок, и до меня доходит весь зловещий смысл этого визита, у меня кровь стынет в жилах. Всплывают в памяти ужасные воспоминания юности, вытесненные страхи и образы. Наши поиски, похоже, приобретают смертельно опасный оборот.

— Можно ли поставить этот дом под охрану полиции? — спрашиваю я.

— При наличии веских оснований, — отвечает детектив Макгроу.

— Давайте позовем Айка, Найлза и Шебу. Остальных женщин не будем беспокоить, — прошу я.

Первым появляются Айк с Найлзом. Шеба идет в сопровождении детектива Макгроу, до меня доносится ее протестующий голос.

— Что случилось, Жаба? — спрашивает Найлз.

— Кто устроил бедлам в твоей комнате, черт подери?! — возмущается Айк.

Появляется Шеба с крайне недовольным видом. Беспорядок, учиненный в комнате, приводит ее в смятение. Увидев в ванной на зеркале фотографию брата, она едва не падает в обморок.

Со снимка улыбается нарисованная ярко-красным лаком рожица, только из левого глаза по щеке катится слеза.

— Господи Иисусе! — говорит Айк.

— Черт подери! — выдыхает Найлз. — Что это значит?

— Шеба, твой отец жив-здоров, — говорю я. — Это он прятался в машине. Я разговаривал с ним.

На следующий день Айк принимает командование нашим приведенным в боевую готовность отрядом, правда сильно растерянным и напуганным. После захода солнца местные полицейские патрулируют вход в дом, словно преторианская гвардия. Преступник проник через задний забор, о чем свидетельствует труп отравленного ротвейлера. Полицейские не обнаружили ни отпечатков пальцев, ни волосяных фолликул, ни признаков взлома. Только след от кроссовок одиннадцатого размера фирмы «Нью бэланс» на нижней террасе, и больше ничего. В течение двух часов они допрашивали Шебу и услышали ее ужасную семейную историю, со всеми деталями той головоломки, которую мы пытаемся разгадать столько лет. Каждый из нас знал какие-то подробности, неизвестные другим. Всего же не знал никто.

Когда Шеба выходит к завтраку, я наливаю ей чашку черного кофе. В воздухе этого туманного, пасмурного утра разлито напряжение. Холодно. В такую погоду даже не верится, что сейчас лето. Всех нас сковывает тяжелое, полное невысказанных вопросов молчание. Когда Айк наконец берет слово, чтобы изложить свой план, все воспринимают это с благодарностью.

— Прошлый вечер в корне изменил ситуацию, Шеба, — говорит Айк. — Ты сама понимаешь это лучше всех.

— Я не стала бы подвергать вас опасности, — обращается к нам Шеба. — Я не знала, что отец жив. Надеюсь, вы мне верите.

Видно, что больше всех обескуражена Молли. Она ни разу не упомянула о той ночи, которую мы провели вместе, не попыталась поговорить со мной с глазу на глаз, даже не прикоснулась к моей руке. Ее холодное равнодушие мне сложно объяснить, потому что Молли отнюдь не равнодушна по натуре. Она добрая, любящая, заботливая и преданная, я всегда это знал. Но лишь недавно, в эти несколько дней в Сан-Франциско, мне открылось, что она, как комод, имеет множество ящиков: ящик для семьи, ящик для друзей, ящик для домашних дел, ящик для Лео, верного слуги и обожающего любовника.