— Смотри, не переборщи с гуманизмом. Я тебя знаю.

— Юджин Хаверфорд — философ.

— Юджин Хаверфорд — реалист. Когда захочешь поболтать о девчонке, я всегда к твоим услугам.

— О девчонке? О какой девчонке? — пожал плечами я.

— О роковой красотке, — мягко сказал он. — Вчера вечером кое-что случилось, так ведь? Наберись терпения. А я каждое утро здесь. Немного под мухой, зато всегда готов поговорить о жизни, она у меня почти вся позади. Впереди осталось всего ничего. А теперь давай обеспечивать Чарлстон новостями со всего света.

Глава 20

Пигмалион

На той же неделе, когда рана, нанесенная моему самолюбию, все еще болела и мысль о предательстве Молли не покидала головы, я отправился к Харрингтону Кэнону. В прошлый раз мне очень не понравился цвет его лица. Как оказалось, тогда он всю неделю пролежал в постели. Я заметил в уголках его сухих глаз апатию. Он ничего не сказал, только пробормотал:

— Лео, я заболел гриппом.

— Давайте я отвезу вас к врачу, — предложил я, встревоженный.

— Прочь из моего дома, любитель совать нос в чужие дела, — ответил он.

Подходя к дому на Трэдд-стрит тем утром, я издалека заметил признаки одичания и беспорядка. Я открыл ворота, и тут же меня со всех сторон окружила дюжина соседских кошек, которые в последнее время стали для мистера Кэнона увлечением и предметом забот. Они мяукали, выли и проявляли жгучее нетерпение. Жизнь мистера Кэнона текла по раз и навсегда заведенному расписанию, без отклонений от заданного ритма, с точностью метронома. Ясно было, что произошло нечто чрезвычайное, если он не покормил кошек вовремя. Прежде чем я смог подняться на крыльцо, мне пришлось накормить стаю озверевших животных. Едва я переступил порог, запах кала чуть не свалил меня с ног, но, совладав с собой, я постучался в дверь спальни.

— Уходи, Лео, — ответил слабый голос. — Мне твоя помощь не нужна.

— Вы ошибаетесь, мистер Кэнон. Позвольте хотя бы немного прибраться.

— Это очень интимное дело. У меня как-никак есть гордость. Я не могу допустить, чтобы ты видел меня в таком положении.

— Гордость — это замечательно. У меня ее, конечно, не так много, как у вас. Но мне кажется, очень трудно сохранять гордость, когда лежишь в дерьме.

— Я не мог встать, понимаешь. Совершенно не мог. По-моему, я сломал свою кровать с пологом.

Я открыл дверь, и мистер Кэнон расплакался. Я действовал быстро и решительно. Довел мистера Кэнона до ванной, снял с него пижаму и, включив душ, вместе с ним встал под него, как был, в одежде. Я намылил Кэнона с головы до пят, растер губкой и полил водой, пока кожа у него не порозовела, как у младенца.

— Прекрати это безобразие, я требую, — петушился мистер Кэнон. — Ты лезешь не в свое дело. Тебя это вообще не касается.

— Очень даже касается. Обратите внимание, что, кроме меня, тут больше никого нет.

Вытерев мистера Кэнона досуха чистым полотенцем, я присыпал ему кожу тальком, помог почистить зубы и побриться. Усадив его на стульчак и убедившись, что он устойчиво расположился между раковиной и ванной на львиных лапах, я отправился в спальню, чтобы среди полного беспорядка найти чистую пижаму и пару новых тапочек с меховой опушкой. Мне потребовалась ловкость гимнаста, когда я лавировал среди раскиданных повсюду вещей, но все же я справился с задачей и смог нарядить мистера Кэнона во все чистое. Только тут я почувствовал, что глубокое смятение, в котором он пребывал, пошло на убыль.

— А теперь вы должны помочь мне кое в чем, мистер Кэнон, — сказал я.

— Я не собираюсь подчиняться приказам всяких диктаторов, — заявил Кэнон, боевой дух возвращался к нему.