Конан, неприхотливый и привыкший к самой грубой пище, весело перемалывал зубами нежную дичь, рыб, политых умопомрачительными соусами, засахаренные фрукты, не особенно вникая в то, что именно наполняет его рот. Вина он перепробовал все и остановился на самом крепком, опустошив целый кувшин. Великий Жрец, сидевший напротив, с тихой улыбкой наблюдал, как утоляет божество свой богатырский аппетит, пощипывая длинными пальцами виноград и пригубливая ароматное вино.
Скрытые за парчовыми портьерами музыканты наполняли помещение умиротворенными, вкрадчивыми мелодиями, в такт которым три стройные девушки в полупрозрачных накидках и шароварах танцевали, извиваясь, как длинные водоросли на дне реки.
Насытившийся и хмельной киммериец откинулся спиной на бархатные подушки и, прикрыв отяжелевшие веки, расслабясь, любовался девушками, прикидывая, с какой из них хотелось бы ему остаться наедине. Все они были достаточно хороши на его вкус, но, пожалуй, слишком серьезны. Совсем как те красотки, что поливали его ароматной водой и причесывали. Блаженное тепло разлилось по всему его телу, он чувствовал почти полное спокойствие, довольство и негу… Почти! Что-то все-таки мешало до конца раствориться в блаженстве. И это «что-то» были фигуры солдат с длинными щитами из светлого металла, дисциплинированно и неслышно замерших вдоль стены и у входных дверей.
— Скажи-ка, Великий Жрец, ты и вправду называл меня Богом вашего народа, или мне послышалось? — обратился он к Архидаллу, встряхнув головой и выходя из пассивной расслабленности.
— О, да! Тебе не послышалось, — откликнулся жрец. — Ты — Вечный и Юный Бог, вернувшийся к своему народу.
— В таком случае, ваш Бог повелевает: пусть эти молодцы с начищенными, как женские браслеты, щитами уберутся отсюда и найдут себе какое-нибудь другое занятие. Я понимаю, что они не имеют против меня ничего плохого и просто охраняют мою божественную особу. Но я уж как-нибудь сумею защитить себя сам! У меня устали глаза от бликов их металла.
— К сожалению, это невозможно, — покачал головой Жрец.
— Но почему?! — вскинулся Конан. — Разве Бог не может повелевать? Тогда в чем же его божественность, и чем он отличается от простого солдата или раба?..
— Бог может повелевать, — ответил Архидалл. — Бог может все. Приказывать, повелевать, насылать на землю грозы и бури, разрушать горы, наказывать нечестивых…
— Вот-вот! Ты же сам говоришь! Бури насылать мне пока что-то не хочется, и нечестивых я пока подожду наказывать, но вот охрана мне мозолит глаза! Пусть убираются прочь! Я приказываю.
Архидалл почтительно склонил голову, но в голосе его прибавилось твердости:
— Бог может повелевать, приказывать, сдвигать горы и потрясать землю, но только после того, как произойдет Великое Воссоединение. До этого он должен подчиняться правилам и ритуалам.
— И когда же произойдет это самое Воссоединение? — поинтересовался киммериец иронически.
— О, очень скоро. Всего через четыре дня. Спустя этот короткий срок, ты сможешь не только обходиться без охраны, но посылать дождь, гасить и зажигать звезды и поражать молниями вызвавших твой гнев.
Конан глубоко вздохнул и помотал головой. Кром!.. Туман загадок не желал рассеиваться, несмотря на все его усилия, но становился гуще. У него возникло сильное желание схватить блюдо с обглоданными костями куропатки и запустить Жрецу в его строго-почтительную физиономию, обрамленную благородными сединами. Конан едва подавил в себе этот порыв.
— Ну, хорошо, — сказал он миролюбиво. — А что будет, если божество разгневается прямо сейчас? Молний у меня под рукой сейчас нет, но их вполне могут заменить эти пустые кувшины и грязные блюда. |