Учитель еще не пришел, и я, присев на скамейку, залюбовался размытым в темноте силуэтом роскошной цветущей магнолии, росшей неподалеку. Казалось, что ее крупные ослепительно белые цветы фосфоренцируют в свете фонарей.
Ли не заставил себя долго ждать. Как всегда, он появился неожиданно, бесшумно вынырнув из темноты, как привидение из стены древнего замка.
— Я рад тебя видеть, — сказал Учитель, садясь на противоположный конец скамейки и непривычным, показавшимся мне нарочитым и демонстративным жестом положив руки на колени. Он сидел с ровной спиной, как пианист, готовящийся прикоснуться к клавишам рояля на ответственном выступлении, и, не шевелясь, смотрел в черную непроглядность моря, напоминавшего о себе только тихими мерными вздохами волн.
— Я тоже рад тебя видеть, — откликнулся я.
— Сегодня мы будем говорить о чувствах, — сказал он каким-то особенным голосом.
Я внутренне напрягся. Мне не нравился пафос происходящего.
— Ты уезжаешь? — спросил я.
— Да, но на этот раз всерьез и надолго, — ответил Учитель.
— Мне будет тебя не хватать, — ровным голосом сказал я, сам удивляясь своему спокойствию.
Ли повернул голову и внимательно посмотрел мне в глаза.
— С мужской ипостасью дао ты прощаешься легче, чем с женской, — улыбнулся он.
Я наслаждался до боли знакомыми язвительными нотками в его голосе.
— Наверное, я уже изучил искусство прощаться, — с легкой грустью сказал я.
— Похоже, что да, — откликнулся Учитель.
Мое восприятие было настолько обострено, что, казалось, каждая секунда нашего общения записывается на пленке невидимого магнитофона, чтобы навеки остаться во мне, в бесценной копилке памяти.
— Я просто пытаюсь быть даосом, Учитель.
— Рано или поздно это должно было произойти, — как бы продолжая начатую мысль, сказал Ли и снова отвернулся к морю.
— Пошли купаться! — неожиданно предложил он. Перемахнув через парапет, мы спрыгнули на каменистый пляж, и, раздеваясь на ходу, устремились к воде.
Вода оказалась теплее остывшего к ночи воздуха. Ее прикосновение к коже напоминало ласкающие руки любимой женщины. Мы плыли в открытое море. Иногда, как будто ниоткуда, на поверхности появлялись огромные покачивающиеся в такт волнам белесые купола медуз. Мы лениво обплывали их, направляясь дальше, к смутно чернеющей вдали, на стыке неба и воды, линии горизонта.
— Ты еще когда-нибудь появишься? — поинтересовался я, не в силах скрыть оттенки отчаянной надежды, предательски звучащие в моем голосе.
— Возможно да, а, возможно, нет, — спокойно ответил Ли, и я про себя отметил, что в другое время он не стал бы тратить слова, отвечая на подобный вопрос.
— Учитель, почему я не ощущаю потерю? — неожиданно для самого себя спросил я.
— Потому что в глубине души ты знаешь, что мы с тобой всегда будем вместе, — ответил он.
— Ты не знаешь, как дела у Лин? — задал я вопрос, просто чтобы что-то сказать, потому что знал, что все равно не получу на него ответа.
— У воина жизни дела не могут идти плохо, — уклонился от ответа Ли.
— Знаешь, мне казалось, что научиться прощаться — одна из самых трудных задач на земле, — сказал я. — Я научился понимать, что жизнь не стоит на месте, и что ситуация меняется каждый момент, что что-то прекрасное входит в нашу жизнь и уходит из нее. Я осознаю неизбежность перемен, я готов к ним и принимаю их, но все-таки в глубине души я не могу примириться с ними. Я всегда знал, что когда-нибудь ты уйдешь из моей жизни, но я не хотел думать об этом, и хотя я сейчас принимаю твой уход, как неизбежность, я не хочу, чтобы ты уходил. |