С её появлением, как ни странно, стало спокойнее и проще. Как будто то, что делает Бабушкин обрело смысл. Да, ведь и правда надо, чтобы стало хорошо и чисто.

Левый глаз заныл, но это не имело значения. Ведь всё будет хорошо.

Радомира подошла ближе. Посмотрела на Бьёрна. Потом на Руслана. Заинтересовалась его глазом и сделала несколько шагов в сторону видящего. Встала лицом к лицу. Красивая, румяная, ни грамма макияжа на гладкой нежной коже.

— Не двигайся, — почти пропела она мелодичным голосом. — А не то тебя застрелят.

Поскольку Руслан стоял столбом, то девушка, видимо, обращалась к Бьёрну. Потом переключилась на его ученика.

— Об этом они не говорили, — она протянула руку к его лицу, будто хотела коснуться сияющего глаза.

Передумала. Опустила руку и спросила:

— Помнишь Алю и Женю?

Руслан нахмурился, честно пытаясь припомнить кого-нибудь с такими именами. Потом покачал головой. Глаз болел всё сильнее, но рядом с Радомирой эта боль не имела значения.

— Что, так много детей осиротили, что уже и имён не упомнить? — нахмурилась девушка. — Или вам вообще всё равно⁈

— Ты о чём, красавица? — спросил откуда-то сбоку Бьёрн.

— Ты тоже не помнишь? — чуть повернула голову девушка. — Да, без таких бессердечных мир точно станет лучше и чище!

Левый глаз уже не просто болел, а горел болью. До Руслана наконец начало доходить: эта красивая девушка в длинном платье желает им зла. Желает смерти.

— Как вам по ночам спится, монстры? — зло спросила она.

— Когда как, — хрипло отозвался Руслан. — Кто ты?

— Не твоё дело! Вспоминай Алю и Женю! И их маму, которую они из-за вас никогда не увидят!

Мама и двое детей. Фото с двумя девочками на чужой стене. Красивая женщина, которая повезла их топиться. Ундина халь. Синявка.

— Вспомнил, — кивнула девушка. — Хорошо. А ты?

— Больше информации подкинь, красавица, — отозвался Бьёрн.

— Это дочки ундины, — сказал Руслан. — Помнишь, дело в Садах в позапрошлом году?

— А, помню. Лёха, ты же тоже там был? Иди сюда. Чего стоишь там, как неродной?

Бабушкин, не опуская оружия, сделал пару шагов в сторону Бьёрна, но Радомира крикнула:

— Стой! — и лейтенант замер с поднятой ногой. — Встань нормально. Вот так.

Девушка отошла от Руслана и сказала Бьёрну:

— Не смей с ним разговаривать! Вообще не смей говорить! Этот хоть чуть-чуть раскаивается, а ты нет!

— Синявка хотела нас убить, — негромко проговорил наставник.

— Нет! Она хотела защититься! Спасти себя и своих детей!

Когда Радомира кричит, вокруг неё сгущается ночь, а её волосы, кажется, шевелятся от ветра, которого нет. Это жутко. Это прекрасно.

Левый глаз болел так, что Руслан уже не мог им видеть. Наверное, это значит, что скоро им конец.

— Она хотела спасти детей! Хотела быть с ними! А вы всё испортили! Вы всё испортили! Убей их! Сделай мир лучше и чище!

От боли в левом глазу и виске потемнело в глазах.

Прогремел выстрел.

На секунду всё тело онемело, скованное страхом смерти. Но тут же пришло осознание: вроде бы цел. Бьёрн?

Наставник катался по грязной земле и остаткам снега, сцепившись с Бабушкиным.

Где девчонка⁈

Руслан развернулся.

Радомира была совсем рядом. Слишком близко.

— Без них обоих мир будет лучше и чище, — шепнула она, почти прижавшись к Руслану.

Её лицо светилось в темноте, глаза излучали тепло и доброту. Её слова казались такими правильными.

— Нельзя сиротить детей, — продолжала Радомира. — Нельзя, чтобы девочки плакали, потому что больше никогда не увидят маму.