Чтобы не пасть духом, Кот пожурила себя за легкомыслие. Ей следовало знать, что убежать будет не просто. Ничего не давалось ей легко. Никогда.

Она снова села на ступеньку, привалившись плечом к пластиковому ограждению кухонного блока. Мысли стремительно проносились в ее голове, сменяя одна другую.

Пробираясь вдоль фургона, она видела еще одну дверь, расположенную ближе к кабине, почти позади пассажирского сиденья. В большинстве домов на колесах было по две двери, но это была редко встречающаяся старая модель, где их было три. Впрочем, даже ради собственного спасения Кот не решалась продвинуться вперед — по той же самой причине, по которой раздумала напасть на водителя сзади. Если убийца увидит или услышит ее, он собьет ее с ног резким маневром и подстрелит, прежде чем она успеет подняться.

Пока же у нее оставалось единственное преимущество — убийца не знал, что у него на борту пассажир.

Если она не сможет открыть дверь и выпрыгнуть, нее останется только один выход — убить. Для этого ей идется затаиться здесь и, когда он пойдет в туалет или направится в спальню, чтобы проведать своих мертвых пленников, ударить его ножом в живот, перепрыгнуть через упавшее тело и спастись через водительскую дверь. Всего несколько минут назад Кот, движимая слепой яростью, готова была нанести убийце смертельный удар — сумеет она сделать это и по необходимости, когда представится подходящая возможность.

Работающий двигатель заставлял мелко вибрировать металлический пол, на котором она сидела, и Кот почувствовала, как начинают неметь ягодицы. Впрочем, полной бесчувственности Кот только обрадовалась бы, поскольку ковер оказался недостаточно мягким, и у нее начал ныть копчик. Как она ни ерзала из стороны в стону, как ни наклонялась вперед и назад, все эти меры приносили только временное облегчение. Боль распространилась на поясницу, а потом поползла выше; мелкое неудобство превращалось в серьезную проблему.

Двадцать минут, полчаса, сорок минут, час, еще четверть часа — все это время Кот мужественно терпела боль, стараясь отвлечь себя размышлениями о том, какие шаги ей следует предпринять сразу после того, как фургон остановится и убийца встанет с водительского сиденья. Сосредоточившись, она старалась представить себе все возможные варианты развития событий и предусмотреть миллион неожиданностей, которые могут возникнуть и испортить ее план. Но и это помогло лишь отчасти. Вскоре Кот не могла думать ни о чем другом, кроме боли в спине.

В фургоне было довольно прохладно, а на ступеньках, где сидела Кот, тепла не ощущалось вовсе. Каждый оборот карданного вала под полом, каждая неровность дороги проникала сквозь подошвы кроссовок, воздействуя на пятки и ступни. Как могла, Кот сгибала и разгибала пальцы ног, стараясь хоть таким способом сохранить подвижность застывших лодыжек и икр, опасаясь, что они затекут, и в решающий момент она не сможет действовать решительно и быстро.

Потом — с подозрительной веселостью, в которой явно было что-то от истерии, — Кот подумала: «Да черт с ним с горем, черт с ним с правосудием! Полжизни бы отдала за мягкий стул и грелку для ног. Посидеть по-человечески хоть полчаса, а там пусть делает со мной что угодно!»

Вынужденное бездействие не только сказывалось на ее физическом состоянии, но и начинало угнетать Кот морально. Когда она впервые услышала шаги убийцы в коридоре усадьбы Темплтонов, то сразу сказала себе, что движение — это залог безопасности. Теперь дело обстояло несколько иначе — в физическом движении, которое отвлекло бы ее, заключалась ее эмоциональная безопасность, однако обстоятельства требовали, чтобы она продолжала сидеть неподвижно, выжидая удобного момента. Времени для размышлений неожиданно оказалось слишком много, а мысли Кот, по большей части, были беспокойными и совсем не веселыми.

В конце концов она довела себя до такого состояния, что глаза сами собой наполнились слезами.