Бич возвращается, тяжело дыша и высунув язык, понурив голову.

Слава гладит Бича:

— Что же ты, товарищ, так обмишурился?..

Мы собираемся. По нашим следам пройдут промывальщики, и мы оставляем им в могиле палатку, чтобы не тащить ее с собой. В кресте оставляем записку:

«ЛЕЖИМ В НАДПОЙМЕННОЙ ТЕРРАСЕ.

ИЩИТЕ ЗОЛОТО В СБЕРКАССЕ!»

Ребята поймут, что когда мы уходили, у нас было хорошее настроение, но в ручье мизерные следы золота, и надежды на что-нибудь интересное нет. Мы уходим бодро, подтянув животы. Бич угрюмо плетется в стороне.

Но в конце долины подбазы нет. Володя где-то задержался, палатка наша оставлена, и мы, не солоно хлебавши, устраиваем ночлег на нагретой гальке, соорудив вокруг лежки навесы от ветра.

Спим урывками, сожжены все окрестные бревна, за дровами идти нет никакого желания, холодно, мы жмемся друг к другу, и только Слава Кривоносов бодр, поддерживает огонь и вообще подает личный пример. Мы и так знаем, что наш начальник — образец тундрового человека, мы просто удивляемся его выносливости.

День полного счастья

Маршрут двадцать седьмой, здесь читатель убедится, как важно иметь друзей на «материке»

У лося был разорван бок, а из раны на животе вываливались внутренности. Медведю тоже досталось — он убегал по косе, в чащу, хромая и ревя. Медведь был матерый и, наверное, поднаторевший в схватках. Такого огромного мы еще не видели. Он был двухцветным — половина черная, половина желтая. Пока Володя Колобов возился с карабином, он ушел в чащу. Лось крутил головой и не мог подняться. Это был молодой самец. Мы пристрелили его, чтобы он не мучился… Обычно лоси сильней медведей, просто этот был неопытным.

Немного лосятины мы берем с собой, остальное Володя увозит на базу. Ему еще дается задание привезти хлеб.

У нас сегодня очень много работы. Обнаружен участок аномалии. Кажется, нам повезло. Ребята обрабатывают участок «Встречный-1», мы с Жорой — «Встречный-2». Сделали десять профилей с расстоянием по десять метров между каждым, на каждом профиле примерно по восемь-девять точек с пятиметровым расстоянием между ними. Стрелка на моем приборе колеблется у 65, хорошая отметка, обнадеживающая. Если в конце сезона ничего не будет лучше, мы взорвем эту сопку. Мы посмотрим, что у нее внутри.

Делаем на костре шашлык из лосятины и часть мяса, завернув в бумагу, зарываем в гальку, на которой горит костер, получается отличное блюдо — мясо в собственном соку, лучше, чем в духовке.

Когда уходили, привязали Бича, чтобы он остался на базе. Бич скулил, вырывался, обхватил лапами ногу Шоры — не пускал. Предчувствовал, что мы уходим надолго. И он все-таки сорвался с веревки и снова ходит в маршруты.

…Неизлечим я от дорог, неизлечим от путешествий. Все чаще думаешь о том, что поло кончится и придется выбирать другие маршруты, где не будет с тобой пеледонских ребят. И удивляешься, как раньше мог жить без этих ребят, без этих маршрутов.

Приходим на подбазу, и Володя встречает нас улыбкой до ушей. Мы знаем, что-то произошло: что?

— Только что были промывальщики. Они сказали, что на базе был вертолет. Промывальщики ушли, но оставили письма.

Слава получает одно письмо, Шора — одно, но зато толстое, как энциклопедический словарь, студент Сережа Певзнер — пять: от бабушки, от дедушки, от мамы, от папы, от жены.

Ребята разбредаются по палаткам читать письма.

Мне и Володе ничего нет.

— Тебе есть посылка, — говорит Володя.

Я собираю в кулак нервы и спокойно спрашиваю:

— Где?

— На базе.

До базы тридцать километров, и неизвестно, когда мы там будем.

Очевидно, что-то написано на моем лице, потому что Володя идет к Кривоносову и говорит, что на базе есть еще хлеб и к утру он смог бы вернуться.