Они сели напротив друг друга за стол «для подчинённых». Стол был новенький, с налипшими на боках кусками упаковочной плёнки. Он был приставлен к рабочему столу генерал-лейтенанта криво, будто нарочно. Малоросликову — официальному куму Зоны, но много лет бывшему таковым лишь формально, — закурить было нужно. Бормотнув извинение, он дотянулся до своего стола, заваленного распечатками и электронными папками, с трудом подцепил за дужку пепельницу-лукошко и осторожно поставил её перед собой. Палец его в дужку еле-еле проходил. Было похоже, как человек перстень надел. А потом с трудом его снял. Клубин тряхнул головой. Он тоже не спал третьи сутки напролёт.

— Какая у вас зажигалка… золотистая, — сказал он. Не удержался. Уже лишку дал.

— Так это… сослуживцы на юбилей… — Генерал-лейтенант повернул платиновый «фейер» дарственной надписью к изуверу. Предъявил индульгенцию.

— На сорокасемисполовинойлетие?

— Че… Чего? Виноват?

— Обстановку текущую — доложить, трах-тарарах! — сказал Клубин, злясь уже на себя. На Малоросликова-то он не злился. Малоросликов был молодчина.

— Слушаюсь! Обстановка такова. Со времени вчерашнего доклада изменений не наступило, господин главный инспектор! Изменений не зафиксировано, радиационный фон по-прежнему нулевой, аномалии не детекти… не наблюдаются. Если не считать зимы летом. Оборудование периметра закончено на шестьдесят семь процентов. Не покладая рук, господин главный инспектор. Буду ходатайствовать о поощрении моих инженеров…

— Ходатайствуйте.

— Благодарю. Инцинденты по попыткам прорывов в Зону мародёрья и прочей… незаконных лиц — пресекаются жёстко. Удачных попыток не зафиксировано. Есть задержанные, есть арестованные. Есть уничтоженные, дела по фактам заводятся неукоснительно, слежу лично. У меня потерь с июля так и нет. — Малоросликов совершенно автоматически сплюнул через левый погон. — Несём службу по уставу и по здравому смыслу. Инциндентов в рядах, типа психозов и неуставных личных, нет. Данные аэросъёмки с периметра подтверждают эффективность избранной пограничной тактики… имеем полное отсутствие перемещений по Зоне… Никого в Зоне нет, господин главный инспектор! Саркофаг стоит, как ничего никогда не взрывалось, район второго Выброса — нуль по гитикам, то есть… по аномалиям, то есть район нынешней Вспышки — по нулям всё. Нет больше нашей Зоны. Как есть, нет. Ни одного инциндента за, считай, почти три недели. Как Уткин и Пушкарёв из Зоны выползли. Как в сказке, то есть.

— Вас на сказки потянуло, мне не показалось?

Генерал-лейтенант курил редкие во второй четверти двадцать первого века сигареты «Прима». Услышав вопрос, он помолчал, затянулся так, что спалил сигарету до ногтей, и, проглотив дым, заговорил политически:

— Со всем уважением. Разрешите сказать. Прошу выслушать. Благодарю. Я на Зоне сижу девятнадцать лет, господин главный инспектор. С восемнадцатого года, с января. Со старших лейтенантов начинал. Мне генерал армии Пинчук лично дела в тридцатом передавал. Из рук в руки. И сколько мы тут сидели на заду без дела? По рукам связанные всякими секретными соглашениями, протоколами? Не стрелять, брать живьём, пресекать без применения?.. ООН! Европа! Двадцать первый век! Уже и чуть ли не в аренду Зону решили отдать мировому сообществу… как царица СССР Аляску — американцам. Со всем уважением, господин главный инспектор!

Клубин и не собирался перебивать. Малоросликов был прав. То же самое Клубин годами втолковывал Комиссару. После рабочего дня — даже с применением мата.