Я уже давно заметил как у себя самого, так и у своих коллег, что есть случаи, которые вызывают явную заинтересованность, тогда как другие отказываются укладываться в голове. Решающим для лечения всегда является установление добрых отношений между врачом и пациентом. Если в течение короткого времени не возникает естественной доверительности, то пациенту следует поискать другого доктора. Я никогда не останавливался перед тем, чтобы порекомендовать своему коллеге пациента, чье своеобразие противоречило моему видению, или пациента, который казался мне несимпатичным, и уж точно я делал это в его же интересах. Я полагаю, что в таких случаях я не смогу добиться хороших результатов.
Личность каждого по-своему ограничена, и поэтому психотерапевт всегда должен учитывать эту ограниченность. Слишком большие личностные расхождения или даже несовместимость вызывают несоразмерное и излишнее сопротивление, хотя оно вовсе не беспочвенно. Контроверза «Фрейд – Адлер» есть, попросту говоря, парадигма и всего лишь единичный случай среди многих возможных типологических установок.
Я много занимался этим вопросом и в конечном счете на основе множества наблюдений и опытов пришел к выводу о существовании двух основных установок, а именно интроверсии и экстраверсии. Первая установка обычно характеризует человека нерешительного, рефлексивного, замкнутого, который с трудом отвлекается от самого себя, избегает объектов, всегда находится немного в обороне и предпочитает недоверчивое критическое разглядывание. Вторая установка обычно характеризует человека любезного, судя по всему, открытого и предупредительного, который легко приспосабливается к любой данной ситуации, быстро вступает в контакты и часто беззаботно и доверчиво, пренебрегая осторожностью, ввязывается в рискованные ситуации. В первом случае определяющую роль явно играет субъект, а во втором – объект.
Разумеется, я обрисовал эти типы лишь в самых общих чертах. В эмпирической действительности эти установки, к которым я скоро еще вернусь, редко наблюдаются в чистом виде. Они бесконечно варьируются и компенсируются, так что часто четко установить тип бывает совсем нелегко. В основу вариации – наряду с индивидуальными отклонениями – заложено преобладание одной из сознательных функций, например мышления или чувства, что всякий раз накладывает на основную установку особый отпечаток. Наиболее частые компенсации основного типа вообще обязаны жизненному опыту, который учит человека – возможно, и в весьма болезненной форме – не слишком уж давать волю своей натуре. В других случаях, например у невротиков, часто и не знаешь, с какой установкой – сознательной или бессознательной – имеешь дело, поскольку из-за диссоциации личности проявляется то одна, то другая, что не дает возможности сделать определенный вывод. По этой же причине столь затруднительна совместная жизнь с невротическими личностями.
Фактическое существование значительных типических различий, из которых я в только что упомянутой книге выделил и описал восемь групп, дало мне возможность рассматривать обе эти противоречащие друг другу теории неврозов как проявление типологического антагонизма.
Эти выводы привели к необходимости возвыситься над противоположностями и создать теорию, которая отдавала бы должное не какой-то одной концепции, а в равной мере – обеим. Существенным моментом для этого была критика обеих приведенных теорий. Обе теории способны весьма болезненным образом свести высокие идеалы, героические установки, благородство чувств, глубокие убеждения к банальной реальности, если их, разумеется, применять к таким явлениям. Подобного ни в коем случае делать не следовало бы, ибо обе теории являются терапевтическими инструментами из арсенала врача, который острым и безжалостным скальпелем удаляет больные и приносящие вред участки. Это было также целью ницшевской разрушительной критики идеалов, которые он считал болезненными наростами на душе человечества (таковыми они иногда и бывают). |