Насколько я помню, ему было около двенадцати лет. Красивое умиротворенное лицо, похожее на женское. На щеках и на носу виднелись остатки золотой краски, а в его влажных, темных волосах была завязана красная ленточка. У трупа было разрезано горло. На теле длинный вертикальный разрез, внутренние органы отсутствовали. Крови не было, только темная удлиненная полость, как у выпотрошенной рыбы, заполненная речной тиной. Не знаю, как Цицерону удалось сохранить присутствие духа, но я видел, что он с трудом сглотнул и продолжил осмотр. Наконец хозяин хрипло произнес:

— Это настоящее злодейство.

— И это еще не все, — сказал Октавий.

Он присел на корточки, взял голову ребенка в руки и повернул ее влево. От этого движения рана на шее бесстыдно открылась и закрылась, как будто это был второй рот, который пытался нас о чем-то предупредить. Казалось, это не произвело на Октавия никакого впечатления, но, с другой стороны, он был военным человеком и, несомненно, привык к таким видам. Отодвинув волосы трупа, эдил показал глубокую вмятину, как раз над правым ухом мальчика, ткнув в нее пальцем.

— Видите, как будто его ударили сзади? Думаю, наверное, молотком.

— Раскрашенное лицо. Волосы перевязаны лентой. Удар нанесен молотком, — повторил Цицерон, и было видно, как к нему постепенно приходит осознание того, что могло произойти. — Потом ему перерезали горло. И, наконец, его тело было… выпотрошено.

— Именно, — сказал Октавий. — По-видимому, его убийцы хотели исследовать его внутренности. Он — жертва человеческого жертвоприношения.

При таких словах в этом холодном и плохо освещенном месте волосы у меня на голове и шее встали дыбом, и я почувствовал присутствие Зла — почти ощутимого физически и обладающего силой молнии.

— А ты где-нибудь слышал, есть ли в городе культы, которые совершают подобную мерзость? — поинтересовался новый консул у эдила.

— Ни одного. Конечно, в городе есть галлы — говорят, что они подобные вещи практикуют. Но сейчас их в городе не так много, да и ведут они себя вполне прилично.

— А кто жертва? Кто-то уже заявил о пропаже?

— Это еще одна причина, по которой я попросил тебя прийти. — Октавий перевернул тело на живот. — Видишь, прямо над копчиком у него маленькая татуировка? Те, кто выловил тело, не обратили на нее внимания. «С. Ant. М. f. С. n.» — Гай Антоний, сын Марка, внук Гая. Вот тебе и известная фамилия. Он был рабом твоего коллеги, консула Антония Гибриды. — Октавий поднялся и вытер руки о парусину, затем небрежно набросил ткань на тело. — Что ты собираешься делать?

Цицерон как загипнотизированный смотрел на кучу, лежащую на земле.

— Кто еще об этом знает?

— Никто.

— Гибрида?

— Нет.

— А толпа снаружи?

— Только слухи о том, что произошло ритуальное убийство. Ты же лучше других знаешь, что такое толпа. Говорят, что это плохое предзнаменование накануне твоего консульства.

— Может быть, они и правы.

— Тяжелая зима. Им бы неплохо успокоиться. Я полагаю, что надо послать за кем-то из жрецов, чтобы они совершили обряд очищения, что ли?

— Нет-нет, — быстро ответил Цицерон, отрывая взгляд от тела. — Никаких жрецов. Они только все осложнят.

— Тогда что нам делать?

— Никому ничего не говорить. Сожгите останки как можно скорее. Запретите всем, кто их видел, говорить о них, под страхом тюремного заключения.

— А как же толпа?

— Вы разберитесь с телом, а толпу предоставьте мне.