Затем Исаак принимался чертить прямые, возводить эшафот из лучей, касательных, нормалей и хорд. Поначалу казалось, будто они растут произвольно, но когда прямые складывались в треугольник, тот как по волшебству оказывался эхом другого треугольника, расположенного в другом месте. Факт этот открывал шлюз, по которому информация устремлялась из одной части чертежа в другую или даже перетекала на соседний чертеж. Правда, результата Даниель так ни разу и не увидел, ибо на самом интересном месте чертеж обрывался и переходил в цепочку следов — лунных кратеров на гравии Исаак спешил в дом, дабы закрепить чертеж чернилами на бумаге.
Даниель прошёл по следам в их некогда общее жилье. Всюду громоздился привычный алхимический сор, но не столь опасный, как прежде, ибо все здесь давно остыло. Даниель обводил фонарем одну притихшую комнату за другой и видел застывшее минеральное вещество, косное и неподатливое, в которое всегда возвращается природа: тигли в коросте окалины, закопченные колбы, оплавленные щипцы, черные куски угля, шарики ртути в трещинах между половицами, открытую шкатулку с гинеями у окна, оставленную словно в желании уверить прохожих, что здешний обитатель вполне равнодушен к золоту.
На столе лежали письма, написанные на латыни господами из Праги, Неаполя, Сен-Жермена и адресованные JEOVA SANCTUS ONUS. Между ними проглядывал огромный, прибитый к столешнице чертеж. Даниель сдвинул часть книг и бумаг, чтобы его рассмотреть. Ему подумалось, что Исаак — подобно Рену, Гуку и самому Даниелю — подался в архитекторы.
Судя по всему, он проектировал квадратный, обнесённый стеною двор с прямоугольным строением посередине. Осветив написанные внизу буквы, Даниель прочел «Один и тот же Господь дал размеры скинии Моисею и храма с его двором Иезекиилю и Давиду, не изменив пропорции, лишь удвоив их для храма. Итак, Иезекииль и Соломон сходятся, указывая размеры вдвое против Моисеевых».
— Я всего лишь силюсь восстановить то, что знал Моисей, — проговорил Исаак.
Щадя его слабые глаза, Даниель, прежде чем обернуться, поднял и задул фонарь. Исаак бесшумно спустился по каменной лестнице. В кабинете на втором этаже горели свечи, и на камнях за Исааком лежали теплые оранжевые отсветы. Сам Исаак был черным силуэтом в шлафроке, голова — облако серебра. Он ничуть не поправился со студенческих лет — ничего удивительного, если он всё так же пренебрегает едой.
— Порою мне кажется, что ты и даже я знаем практически обо всём куда больше Соломона, — сказал Даниель.
Исаак долго не отвечал, однако что-то в его силуэте выдавало не то обиду, не то грусть.
— Всё есть в Библии, Даниель. Первая глава — Эдем. Последняя — Апокалипсис.
— Знаю, знаю. Мир вначале был совершенен и с тех пор только портится. Вопрос лишь в том, насколько он испортится до того, как Господь задёрнет занавес. С детства меня учили, что это непреложно, как тяготение. Однако в 1666-м конец света не наступил.
— Он наступит вскоре после 1867-го, — сказал Исаак. — В тот год падет Зверь.
— Англиканские доктринёры предрекают падение католической церкви в 1700 году.
— Англикане ошибаются не только в этом.
— А не допускаешь ли ты, Исаак, что мир становится лучше или по крайней мере остаётся таким же? Ибо, по моему твёрдому убеждению, мы знаем много такого, что не приходило в голову Соломону.
— Я там наверху работаю над Системой Мира, — небрежно бросил Исаак. — Есть резон полагать, что Соломон и другие древние знали её и зашифровали в устройстве храмов.
— Согласно Библии, это устройство продиктовал им непосредственно Бог.
— Выйди наружу, взгляни на звёзды, и ты увидишь, что Господь диктует то же самое тебе. Надо лишь научиться Ему внимать. |