Она хотела его.

Срань Господня, ей с нетерпением хотелось снова прикоснуться к нему.

– Что это? – спросил он, показывая рукой, но не прикасаясь.

Она подошла, поправив свободную юбку и почувствовав при этом колготки. Этой ночью она надела бюстгальтер… потому что хотела, чтобы он стащил его зубами… но чего она хотела на самом деле – снять макияж и натянуть спортивные штаны.

Длинный день. Чертовски длинный.

Джи-Би ей так и не ответил. И последствия времени, проведенного в церкви, все еще остались с ней, бременем повиснув на шее, непонятно почему.

Но было очень приятно видеть Дьюка. Одно его присутствие расставляло приоритеты по местам, по крайней мере, на следующие несколько часов: сейчас она ничего не могла сделать с Джи-Би или с похоронами Сисси, это правда, неважно, одна она или с кем-то. И то, чем, скорее всего, они с Дьюком займутся – отличный способ провести ночь.

– Книга, над которой я работаю, – ответила она, возвращаясь в реальность.

– Милый пес.

– Я люблю лабрадоров… выросла с таким же. А тебе нравятся собаки?

– У меня никогда не было животных. – Он продолжил изучать ее рабочий стол, не спеша… от этого ей стало немного комфортнее. Может, им все-таки будет, о чем поговорить.

– Ты всегда хотела стать художником?

Кейт пожала плечами.

– Я просто была художником. Так же, как кто-то хорош в математике или науках… я такой родилась.

– Эти рисунки очень хороши.

– Я также преподаю.

– Где?

– В «Союзе». – Когда он посмотрел через плечо, она пожала плечами. – Я не так далеко ушла после колледжа, не так ли?

– Ты из студента стала профессором. – Он снова обратился к ее работам. – Чертовски длинный путь.

Слышалась в его голосе странная нотка, но прежде чем она успела продолжить, в кухне прозвенел таймер.

– Я сейчас.

Кейт чувствовала взгляд Дьюка на себе, когда побежала к лазанье, и от нужды раздеть его она чуть не сошла с пути истинного – нужно было спасти ужин от пригорания: в конце концов, в ее гостиной был диван, достаточно просторный… и это – огромный шаг вперед от лодок и линолеума.

Схватив прихватку, она открыла дверцу плиты и отклонилась назад, чтобы не поплыл макияж глаз.

– О, слава Богу, – прошептала она, доставая сковороду.

– Выглядит идеально, – раздался голос Дьюка позади нее.

Она испугалась его голоса, но быстро оправилась.

– Из меня плохой повар.

– Обманываешь.

Поставив лазанью на подставку, она бегло осмотрела стол. Да, все на месте…

– Вино. Я забыла предложить тебе вина…

– Я принесу. Присаживайся.

– Бутылка на столешнице.

Она выбрала стул в углу, чтобы наблюдать за ним, и, да, это был хороший план. Сначала он снял свою куртку и повесил ее на крючки у черного входа… его руки. Милостивый Боже, вот это руки. И потом, к счастью, ему пришлось отвернуться, чтобы открыть бутылку итальянского красного: когда он взял старомодный штопор и вкрутил его в крышку, напряжение и расслабление его бицепсов и трицепсов заставило ее посылать хвалу Господу за существование ручного труда. И его спина была такой же впечатляющей, широкие плечи, торс сужался к бедрам.

А его… достоинства ниже пояса… идеал в джинсах.

По сравнению с Дьюком, на обложках древних альбомов Брюса Спрингстина красовались средневековые доходяги.