Курсель не сразу понял, что происходит, но когда понял, лицо его просияло — уверенность вернулась к нему.

— Ну и ну, — тихо пробормотал король, — кажется, я ошибался, думая, кто из них лучший.

У соперников остались только кинжалы, и им предстояло сойтись вплотную.

Но меч ли это или кинжал — в любом случае многое зависит от длины оружия, а тот стилет, что извлек из висевших на бедре ножен Курсель, был куда длиннее, чем изящная игрушка, поблескивавшая в руках Хью Берингара. У короля Стефана вдруг пробудился интерес к поединку, заставивший его отбросить естественное раздражение из-за того, что обстоятельства вынудили его дать согласие на эту схватку.

— Он сошел с ума, — простонала Элин, припав к плечу Кадфаэля. Губы девушки были сжаты, а ноздри раздувались, как у ее воинственных предков. — Он же мог убить его без труда! Он совсем лишился рассудка! О, как я его люблю!

Между тем смертельный танец на арене продолжался: стоявшее уже в зените солнце сильно укоротило тени обоих противников. Теперь они наступали, отступали и уклонялись от ударов в пределах черного круга, вычерченного на траве отбрасываемыми ими тенями. Припекало, и противники обливались потом под кожаными доспехами. Берингару, оружие которого было короче и легче, пришлось перейти к обороне, а Курсель наседал, сознавая, что теперь у него появилось преимущество. Только быстрота и сноровка спасали Хью от беспрестанно обрушивавшихся на него ударов, каждый из которых мог оказаться роковым. Его ловкость пока еще позволяла ему вовремя уклоняться, оказываясь вне пределов досягаемости вражеского клинка. Но он начинал уставать — движения его становились все менее легкими, стремительными и проворными. А у Курселя то ли открылось второе дыхание, то ли он просто собрал все свои силы в последней, отчаянной попытке, но казалось, он вернул себе прежнюю мощь. Кровь сочилась из раны на правой руке Хью, стекая на ставшую липкой рукоятку его кинжала. Развевавшиеся клочья левого рукава Курселя отвлекали внимание Берингара, мешая сосредоточиться.

Собравшись с духом, Хью предпринял несколько молниеносных атак, и даже окрасил свой кинжал кровью противника, но длинные руки и длинный клинок Курселя давали ему неоспоримое преимущество.

Тогда Берингар сменил тактику — он начал отступать, упорно экономя силы, пока Курсель не начал выдыхаться, а его яростные атаки не стали ослабевать.

— О Господи... — еле слышно шептала Элин, — он слишком великодушен, он жертвует своей жизнью... Этот человек с ним играет.

— Никто, — тихо возразил Кадфаэль, — не может играть с Хью Берингаром безнаказанно. Из них двоих он по-прежнему свежее. Враг его предпринимает последние судорожные усилия: надолго его не хватит.

Хью отступал шаг за шагом, но всякий раз ровно настолько, чтобы ускользнуть от лезвия, а Курсель в неистовом порыве преследовал и теснил его. По-видимому, он стремился загнать противника в угол, чтобы тому некуда было больше отступать, но в последний момент либо чутье подводило Курселя, либо Берингара вновь выручало его проворство. Так или иначе, Хью вновь и вновь уклонялся от ударов, и преследование продолжалось по периметру арены, вдоль линии фламандских копий. Берингару никак не удавалось снова прорваться в центр площадки, но и Курсель не мог ни нанести решающий удар, ни прижать его к копьям и лишить свободы маневра, хотя каждый раз и казалось, что уж сейчас Хью несдобровать.

Фламандцы стояли неколебимо, словно утесы, хладнокровно взирая на схватку, бушевавшую подобно бурному потоку, заключенному в крутые гранитные берега.