Подойдя к ближайшему штабелю, я уже был готов сорвать пломбу с ближайшего ко мне ящика, как, немец, отошедший к другой груде ящиков, неожиданно воскликнул:

– Эй! Иди сюда!

Подойдя к нему, я увидел лежащую на одном из ящиков раскрытую конторскую книгу приличной толщины. С первого взгляда стало понятно, что это хорошо оформленный каталог всего того, что хранилось в ящиках. За каждым номером на ящике шел список его содержимого, причем на двух языках, на немецком и английском, с кратким описанием предметов.

«Китайская бронзовая ваза. Эпоха Мин. Рафаэль. „Портрет молодого человека“. Пасхальное яйцо „Несессер“. Карл Фаберже…» – только начал я читать, как меня резко отбросило в сторону и прижало к груде ящиков.

– Ты чего? – сделав возмущенное лицо, спросил я, когда Манфред, схватив меня за лацканы плаща, с силой приложил спиной о груду ящиков.

– Это не твое и никогда не будет твоим, дерьмо американское! Запомни это, ублюдок заокеанский!

Сейчас в его глазах горела не злоба, а бушевала самая настоящая ярость. Он с таким трудом шел к своей цели, что теперь, когда ее достиг, был готов убрать любое препятствие со своего пути. Я видел, что он сейчас не в себе и готов на самый безумный поступок. Именно этой вспышкой, наверно, можно было объяснить, что немец схватил меня за горло и принялся душить.

– Ты что делаешь? – прохрипел я. – С ума…

– Запомни, ублюдок…

Он не договорил, потому что в следующую секунду я развел руки в стороны и тут же нанес резкий одновременный удар ребрами ладоней по бокам противника. Вся хитрость заключается в том, чтобы попасть в строго определенные места на теле. Ударишь чуть выше, поломаешь ребра, чуть ниже, не будет никакого эффекта. Тут важна точность. Немец хрюкнул, после чего, разжав пальцы, завалился на пол, даже не успев стереть маску ярости со своего лица. Я покрутил шеей, потом осмотрелся, нашел взглядом самый маленький ящик, лежавший наверху, стащил его вниз и поставил на торец. После чего взял каталог, сел на ящик и стал его листать. Картины известных художников. Коллекции старинных монет. Древние вазы и статуэтки. Интерес к содержимому каталога как появился, так почти сразу исчез. Закрыв, я сунул его себе под задницу, потому что ящик, на котором я сидел, оказался жестким и угловатым.

«Марию бы сюда! Вот уж сколько было бы восторга! Она бы точно здесь поселилась. Вот только не покажешь и не расскажешь. Насколько я узнал Вильсонов, они не оставят ничего себе, а раздадут все это богатство по музеям. Я, в принципе, не против, вот только как потом отмыться от этого всего. Конечно, можно будет соврать, но зачем? Не знают, да и бог с ними. А вообще, как-то я обо всем этом не подумал. Богатства, богатства, а как насчет конкретики…» – тут мои размышления прервали стоны очнувшегося Хольца.

Я переключил свое внимание на него. Спустя еще какое-то время он окончательно пришел в себя, попытался приподняться, охнул и тут же скрючился от боли. Затем с явным трудом, опираясь на угол ящика, Манфред попытался подняться, а когда не получилось, сел, прислонившись спиною к груде ящиков, и, тут же скривившись от боли, тихонько застонал. Какое-то время он сидел, закрыв глаза, а когда поднял их на меня, его взгляд изменился, стал злобно-задумчивым.

«Похоже, что англичанин оказался на моей стороне, иначе бы он его предупредил, что от меня надо держаться подальше. Хотя… возможно, тут невольно сыграла роль эйфория, замешанная на эмоциях».

– Ты убил… Дитриха? – перебарывая боль, спросил меня Хольц.

– Убил?! Я?! Манфред, ты что такое говоришь? Да и вообще, как ты мог такое подумать обо мне! – ответил я ему, придав своему лицу выражение самой искренней честности.