Они купили твою идею и вывернули ее так, как им захотелось. В твоем рассказе не было ни жестокости, ни секса, ни садизма — все это они вогнали в сценарий сами.
Джери-Ли продолжала молчать.
— Ты здесь чужая. И все кончится тем, что ты застрянешь во всем этом дерьме и никогда уже не сможешь написать ничего из того, что бы ты хотела, о чем мечтала.
— По крайней мере, я получаю деньги за то, что пишу, — сказала Джери-Ли, оправдываясь. — И со мной разговаривают. Уже одно это гораздо больше того, на что я могу надеяться там, на Восточном побережье. Может быть, именно здесь что-то и начнется для меня.
— Начнется. Согласна, — сказала Лисия. — Только знаешь что? Начнется начало конца. Никто никогда ничего не добивался, работая для таких фильмов. После них есть только один путь — вниз, вниз, на самое дно, в порнуху.
— Что это ты вдруг стала таким экспертом?
— Я не сидела здесь, сложа руки, пока ты снималась. Я наводила справки, проверяла, выясняла, уточняла. Максимальный доход для этих «заезжаловок», которые смотрят, не слезая с машины, — два доллара с каждого вложенного одного доллара. И тот в основном зарабатывается от продажи гамбургеров, ради которых — а не ради фильма — и приезжают в кино мотоциклисты. Никто толком не смотрит эти картины, там только пьют, жуют и обжимаются в темноте.
— Гросс сказал, что он может организовать для меня еще несколько фильмов и что Энсбах очень доволен проделанной мною работой, — возражала уже более решительно и аргументированно Джери-Ли.
— Но это все так и останется на том же уровне. Сама увидишь. Эти фильмы — все равно что работа в клубах: с каждым разом тебе придется снимать с себя что-нибудь из одежды — еще немного, еще немного... И в конце концов, останется одно — сцена полового акта, говоря языком судебного протокола.
Джери-Ли молчала. Она отлично понимала, что большая часть сказанного Лисией соответствует истине.
— Я вовсе не хочу оказывать на тебя давление, дорогая, — сказала со всей доступной ей искренностью Лисия. — Но когда-нибудь Джери-Ли Рэндол захочет вернуться, и окажется, что слишком поздно — ее место прочно заняла Джейн Рэндолф.
— Я хочу выпить! — заявила Джери-Ли.
— Не пей. Прими успокоительное.
— Я уже приняла две таблетки, когда ложилась спать.
— Прими еще. А выпивка тебя возбудит, взвинтит. Тебе нужно сейчас только одно: сон и еще раз сон. — Лисия поднялась с кушетки. — Я схожу и принесу тебе таблетку и воду.
Джери-Ли проглотила таблетку, запила ее водой, подчиняясь Лисий, которая мягко и нежно заставила ее откинуться на кушетку.
— Полежи, успокойся, расслабься, а я приготовлю тебе хорошую ванну.
Примешь ванну и пойдешь в кроватку. И я не хочу слышать от тебя ни единого слова, ни единого звука до завтрашнего утра.
Джери-Ли молча потянулась и пожала руку Лисий.
— Даже не представляю, как бы я продержалась последние две недели без тебя, — сказала она с благодарностью.
— Я люблю тебя, медовая моя, — сказала Лисия. — И хочу заботиться о тебе.
Однако транквилизатор уже не в силах был ей помочь. "oспокойно покрутившись в постели, она села, включила свет.
Дверь в спальню отворилась.
— Ты в порядке? — с тревогой спросила Лисия.
— Не могу заснуть.
Лисия села на край постели.
— Тебе необходимо отдохнуть основательно, взять отпуск, куда-нибудь поехать. Джери-Ли рассмеялась.
— Чему ты смеешься, дорогая?
— Нет, вы посмотрите, кто говорит об отдыхе и отпуске! А когда ты сама отдыхала в последний раз? Даже здесь ты все время висишь на телефоне и занимаешься бизнесом. |