Изменить размер шрифта - +
То есть тогда он ещё не знал, как её зовут. Вообще ничего о ней не знал. Понимал только, что именно эту «то ли девушку, а то ли виденье» искал всю свою жизнь и, если сейчас её упустит, будет круглым идиотом. Напросился ей в провожатые, по дороге представился, познакомились. Донес сумку до квартиры и попросил разрешения звонить. Наверное, бедняжка до смерти боялась, что Павел напросится ещё и к ней в гости, поэтому просьбу о телефоне восприняла как спасение. И — разрешила.

Только он отважился ей позвонить лишь неделю спустя, хотя думал о ней непрерывно. Всю эту неделю ходил сам не свой, на что обратила внимание даже Наташа, вполне способная не заметить в двух шагах от себя тяжело нагруженный трейлер с прицепом.

— Павлуша, ты, случайно, не влюбился? — спросила она, когда Павел зашел к ним с Андреем «на огонек».

— С чего ты взяла? — изумился Андрей, в то время как его друг тщетно подбирал слова для достойного ответа.

— Сюствую, — ответила Наталья в той самой манере, которая всегда раздражала Павла. — Как тот чукча из анекдота. Он говорит, что по тундре кто-то чужой ходит. Его спрашивают: откуда, мол, знаешь? А он в ответ: «Сюствую, однако».

Андрей покрутил пальцем у виска и посоветовал ей не менять специализацию.

— Занимаешься детективами, ну и занимайся на доброе здоровье. Сама же говорила, что любовная лирика — это не твой жанр.

— Ничего подобного! — возмутилась Наташа. — Не мой жанр — это эротика. А вот в лирике я как раз неплохо разбираюсь.

— Кто это тебе сказал, дорогая? — поинтересовался Андрей. — По-моему, тебя, как всегда, надули…

О Павле они, увязнув в своей перепалке, просто забыли, чему он был несказанно рад. Да, Андрею была нужна именно такая женщина, как Наташа: тот самый случай, когда два сапога — пара. Но Павел рядом с такой и суток не прожил. Впрочем… говорят же: не критикуй чужую жену, радуйся тому, что она — чужая.

Когда он набрался смелости, то позвонил Милочке и пригласил её в кафе. А куда ещё он мог её пригласить в первый раз? Это потом, когда они получше узнали друг друга, он понял, что нужно было звать её на выставку, в музей, на концерт. Но тогда, во-первых, ему это не пришло в голову. А во-вторых, сам он предпочитал в редкие свободные часы делать что-нибудь полезное.

Но именно поэтому второй его шаг оказался на удивление удачным: в разговоре по телефону Милочка обронила, что её единственная связь со внешним миром — старенький черно-белый телевизор приказал долго жить и она теперь не может смотреть передачи по своему любимому каналу «Культура». Телевизор Павел, конечно же, починил, хотя о существовании такого канала, если честно, только слышал. Но об этом промолчал — и правильно сделал. Иначе чувство благодарности, которое испытала к нему Милочка, могло бы обернуться каким-нибудь совершенно иным чувством. Снисходительной жалости, например. Или презрения к серости. Хотя вряд ли Милочка способна испытывать такое низменное чувство, как презрение.

— Вы любите историю? — ошарашила его вопросом Милочка, когда они после починки телевизора чинно пили чай.

— Истории? — переспросил он, недослышав. — Какие истории?

— Да нет же, не истории, а историю. Нашу историю, российскую. Я преподаю её в институте…

— Боюсь, я не слишком хорошо помню школьную программу, — осторожно ответил я.

Лицо Милочки слегка затуманилось, но потом снова оживилось:

— О, я не о школьной программе! Я об исторических романах. Вы любите читать?

— У меня так мало свободного времени, — промямлил он, чувствуя себя последним болваном.

Быстрый переход