|
Для меня намек равносилен обману и лжи. Поэтому я прямо спросил Сааби, отчего он так печален и не могу ли я помочь ему. Он покачал головой. Мы выпили еще. Молчание становилось тяжелым; я нахмурился, пытаясь уловить во взгляде друга, не я ли тому причиной. Видимо, он почувствовал мою тревогу. «Нет, Шон,— сказал он.— Ты ни в чем не виноват. Это все тот, другой…» Я еще не понял, в чем дело и кто же этот самый «тот, другой», но от ужасного предчувствия волосы зашевелились у меня на голове. «Кто? — спросил я.— Кто?..» Сааби пожал плечами, как бы готовясь сообщить очевидное, и ответил: «Бабен».
Я вздрогнул. Это имя я успел позабыть; вообще вся та история давно не волновала меня. Столько воды утекло с тех пор, столько дорог я прошел и столько судеб узнал… «Что ж натворил этот человек? — недоуменно вопросил я друга.— Ведь он прослужил с нами едва ли год? И, сдается мне, за это время ты не молвил с ним и двух слов?..» Сааби грустно улыбнулся, а затем рассказал мне… Он — он, а не Бабен — любил красавицу Хиду. Его — а не Бабена — любила она. Проклятый туранец преследовал их по пятам. Он следил за Хидой, следил за Сааби; он отравлял им каждый миг встречи; он всегда был третьим. Однажды Бабен и впрямь попытался посватать девушку, да только не родители ее, а она сама с гневом отвергла его предложение. Он стал еще более назойлив, обнаглел невероятно и презрел все правила приличного поведения. Родители Хиды, по просьбе дочери, наняли стражников для охраны дома от этого безумца… Видимо, тогда он и решил действовать иначе… К несчастью, Сааби никому не открыл тайну своего сердца. Даже мне, другу. (Видишь, Соня, иногда и похвальное умение держать язык за зубами может сослужить плохую службу. Разве стал бы я помогать Бабену украсть девицу, если б знал, что она — возлюбленная Сааби?!) Так что, сам того не ведая, я совершил страшное преступление против единственного верного товарища. Подлый туранец не просчитался: Хида досталась ему, а между мной и Сааби выросла стена, которую уже невозможно было разрушить. Конечно, мой друг не винил меня ни в чем — и сейчас он подтверждал мне это добрыми словами и спокойной улыбкой,— но при всем желании он уже не мог так доверять мне, как прежде, так любить меня и… — Ну и напрасно! — сердито сказала Соня.— Значит, твой Сааби так ничего и не понял в этой жизни. Ну подумай, Одинокий Путник, а если б ты оказался на его месте? Неужели ты не простил бы его? Ведь он-то не был виноват! — Оставим,— мрачно ответил Шон.— Кто поймет душу человеческую — тот уже не человек, а бог. Я не бог… — Хорошо.— Рыжая Соня, внимательно посмотрев на Шона, снова легла на кровать и приготовилась слушать дальше.— Рассказывай, я больше не стану тебе мешать. — А нечего рассказывать. На следующий день я ушел от Сааби. Снова бродил по странам и городам, снова встречался и расставался… Так, однажды я оказался в Туране. Знаешь, там есть такой милый городок под названием Кутхемес? Так вот через Кутхемес и лежал мой путь. На ночь — а ночи там черные, звездные и глубокие — я остановился в таверне толстого Омина. Этот Омин не дал названия своему заведению, не то я непременно запомнил бы его на всю жизнь… Посетителей было много. Все галдели, кричали, звенели бутылями и стучали кружками — в общем, стоял ужасный шум. Я не замечал его — за время странствий я привык к такому шуму; я пил красное вино и думал о Сааби, Хиде и Бабене. Странное совпадение… Кажется, с того дня, как я ушел из дома своего друга, я ни разу не вспоминал об этих людях… И вот, вдруг обратив взгляд в сторону, я увидел очень знакомое лицо. Черные глаза горели на нем злобной насмешкой и определенно смотрели на меня. |
