Все заулыбались, несколько человек вразнобой крикнули "ура", и вдруг блеснуло из-за туч солнышко, пусть на минутку, но блеснуло… Все расценили это как добрый знак их будущему супружеству, и очередь пошла веселей.

В большой, заставленной картонными коробками комнате давно не топили, так что даже чернила замерзли в старинном бронзовом приборе с головами львов, перекочевавшем в этот загс, верно, с какого-то дореволюционного барского стола или из богатого присутствия. Расписывались химическим карандашом, чтобы роспись получилась наверняка, каждый жених и каждая невеста слюнявили острие карандаша, а потом расписывались, и от этого на кончиках их языков оставались синие метки, а кто-то умудрялся и губы вымазать синим - смеялись по этому поводу все, с восторгом показывали друг дружке языки и хохотали так неостановимо, так сладко! Смеялись невесты, смеялись женихи, хохотали свидетели, и даже строгая женщина в темно-синем кителе - заведующая загсом - и та сдержанно хихихала. Женихи и невесты были в основном молоденькие, но попадались и тридцати- и сорокалетние пары, так что уже по одному этому факту можно было сделать вывод, что народ приготовился воевать не на шутку, что люди слепляются, чтобы стоять тверже, а не собираются бежать врассыпную.

Свидетельницей со стороны невесты Нади была, конечно, Сашенька, а свидетелем со стороны Карена - сын Софьи Абрамовны Марк: оказывается, они с Кареном играли в одной шахматной команде и даже занимали какие-то призовые места на московских городских турнирах, что говорило о довольно высоком уровне их мастерства.

Еще до загса, рано утром, Марк принес в пристройку к кочегарке, где жили Сашенька и Анна Карповна, килограмма два говядины, десяток луковиц, две головки чеснока, бутылку шампанского 1938 года розлива и кулек карамелек - по тем временам это была баснословная щедрость; Карен принес пол-литровую банку топленого масла из Армении, Надя, как самая неимущая, свою пайку хлеба, Сашенька купила у знакомой торговки пять яиц и килограмм пшеничной муки первого сорта, квашеная капуста и картошка были у Анны Карповны припасены свои. Так что стол накрыли отменный, жаркое получилось у Анны Карповны такое - пальчики оближешь! Еще Карен принес какой-то странный предмет, завернутый в розовое потертое байковое одеяльце, и положил его на кровать.

- Он замерз! Тепер, пока мы на загс, пуст погреет! Хорошо? - спросил он Анну Карповну.

Та согласно кивнула, и, не любопытничая, что там, в свертке, принялась готовить еду, а молодые вывалились гурьбой за двери пристройки и пошли скорым шагом в загс, уверенные, что дел там у них минут на десять - пятнадцать, что они будут единственными в своем роде.

Стол, накрытый Анной Карповной, источал такие ароматы, а все были так голодны и счастливы, что свалили полушубки и ушанки кучей на ларь с книгами - и сразу с места в карьер… Марк ловко откупорил шампанское - пробка вылетела в потолок, едва не угодив в потолочное окошко, крест-на-крест перечеркнутое бумажными полосами.

- Эй, Марк,- вскрикнула Надя, - ты так их без стекол оставишь!

- Ничего,- сказал Марк,- не бойся, Наденька, я не промахнусь! - И разлил шампанское по граненым стаканам и чайным чашкам, которые удалось собрать.

Выпили за молодых.

Выпили за родителей Карена в их далекой каменистой Армении.

Выпили в память родителей Нади, умерших в 1933 году от голода, в степном селе под Сальском.

Выпили за то, чтобы немец не взял Москву.

Хвалили жаркое, хвалили капусту, хвалили картошку, хвалили оладушки. Ну и, само собой, хвалили в первую очередь искусницу Анну Карповну, а она только кивала головой и улыбалась: она ведь не говорила по-русски…

Карен встал и прошел из-за стола к кровати, к свертку в байковом одеяльце.

- Что там у тебя? - полюбопытствовала Сашенька.