Она опустилась на колени в траву. И сказала:

- Мы были у моря - Джо и я. В Хэдвелл-Бей. И там был песок, небо и солнце, и мы шли, шли... И ты должен был бы идти с нами. Почему тебя не было там? Почему?

Безмолвие придавило ее к земле. Вязы и тополя казались колоннами, изваянными из камня.

Она подумала: что происходит с ним сейчас, какие перемены, каким он стал теперь? Она ничего не знала о том, как работает время. И, охваченная ужасом и неистовым желанием спасти его, освободить из этой земляной темницы и светлой деревянной коробки, вернуть к жизни, она вцепилась в дерн и стала разрывать его, а он легко поддавался под ее рукой, потому что не был утрамбован и не успел слежаться. Она выронила комья земли и не отряхнула прилипшей к рукам глины.

И увидела перед собой его тело - вытянувшееся, затихшее, лежащее там, в душной тьме, и уже тронутое кое-где у костей распадом, - и волосы, ставшие сухими и ломкими, и кровь, свернувшуюся в жилах. Она принялась твердить себе снова, и снова, и снова то, что знала прежде, будучи в здравом уме: все это, что лежит там, в земле, - ничто, это не Бен, это его старая, поношенная оболочка, его кокон, отслуживший свой век, ставший ненужным; Бена здесь нет.

Так где же он? Где? Ведь тело, которое она любила, и дыхание, не раз мешавшееся с ее дыханием, все, что было доступно ее зрению, ее слуху, ее прикосновениям, - все это здесь, у нее под ногами, но уже другое, ставшее ничем.

Если прежде она боялась подумать о том, что сделало упавшее дерево с телом Бена, то как это было ничтожно! Что это по сравнению с тем, что творит теперь с ним земля, и ее соки, и все живые создания, обитающие в ней. Как они разрушают, крушат его, превращают в ничто.

Какие-то слова, обрывки фраз кружились у нее в мозгу; из них четко выделилась одна, и Рут произнесла ее вслух:

- Время рождаться, время умирать, - и почувствовала правду этих слов. И все же если бы она, встретившись с Беном, знала, что его час пробьет так скоро, она бы тут же убежала от него, никогда не отважилась бы на этот отчаянный риск, именуемый любовью.

Убежала бы?

Она не знала ответа; она вообще ничего больше не знала.

Она преступила ту грань, за которой уже не было слез, и лежала на покрытой дерном могиле, чего-то ожидая, надеясь на что-то... И шли часы, и луна плыла по небу, а утешенье не приходило, спасенье не приходило, она чувствовала только проникающий в тело холод и влажность земли и трав. Она уже перестала винить все и вся - бога, жизнь, Бена, случай, упавшее дерево. Так случилось, так было предуказано, все обрело свое место. И все же она вскричала:

- Прошу тебя, прошу!.. - и сама не знала, о чем она просит.

О, если бы и она могла умереть - сейчас, здесь... Но она не умрет.

Она продолжала лежать, и море, и солнце, и тепло, и умиротворение этого дня казались чем-то далеким-далеким, из какой-то другой жизни.

После этой ночи она неделю за неделей приходила сюда, сидела или лежала возле могилы, и ее посещения не остались незамеченными, и слух о них пошел по деревне и распространился за ее пределами, и по всей округе толковали о ней. Что-то предрекали. Ждали.

6

- К морю? Что ты несешь? Ты рехнулся, сынок? К морю?

Джо стоял в отдалении, в глубине комнаты. В эту ночь они не ложились, ждали его, и в конце концов ему пришлось открыть им свой секрет. Потому что по какой-то непонятной причине мать настойчиво потребовала, чтобы он сказал, где был и что делал, хотя до этой минуты полностью забывала о его существовании.

- Ты должен рассказать мне, что это тебе взбрело на ум.

- Мы ездили к морю. На поезде из Тефтона. Вот и все.

- Допустим, она полоумная, но зачем ей понадобилось тащить с собой тебя?

- Не говори так о Рут.