Молодой человек приблизился к большой зеленой двери коттеджа, обшарпанной и покрытой пятнами (даже в его детстве дверь редко сдвигали с места, поскольку днем она всегда была открыта). На стене висел колокольчик. Том достал из кармана куртки длинный ключ, который ему отдал Хьюго и который тяжело лег в ладонь, согревшись от прикосновения, как будто тепло дня проникло через материю и забрало холод металла. Зажав в пальцах головку в виде трилистника, Том вставил ключ в замочную скважину и повернул вправо.

Ничего не случилось. Казалось, ключ провалился в вакуум, в пустоту, которая никак не реагировала на него. Он поворачивался легко, но абсолютно безрезультатно. Поворот, еще поворот – дверь не отпиралась.

Том вытащил ключ и некоторое время разглядывал его, как будто это могло решить проблему, затем попробовал отпереть дверь еще раз. Вдруг от теплого металла к пальцам пробежала горячая искорка, затем поднялась к запястью. Ключ, попав в скважину, щелкнул. Дверь отворилась.

* * *

Она открылась плавно – ни скрипа, ни ожидаемого визга проржавевших петель. Чудесное легкое движение, как будто крашеная дубовая дверь лишилась веса и скользила как по маслу.

Волна затхлого воздуха ударила в Тома – казалось, она ждала несколько веков, чтобы вырваться на свободу. Том отшатнулся. Запах разложения и плесени быстро исчез, благодаря свежему воздуху, ворвавшемуся в открытую дверь. И опять нахлынули воспоминания о давно минувших днях, ведь всевозможные запахи были частью его детства: нежный аромат кожи и волос Бетан, запахи нагретых солнцем каменных плит дома и полевых цветов... Но сейчас, памятуя о недавнем головокружении, он не позволил столь смятенным мыслям завладеть его сознанием.

Помедлив чуть‑чуть на пороге Малого Брейкена, Том шагнул вперед и быстро огляделся. Вот большой сосновый кухонный шкаф, установленный возле выбеленной стены слева. Изящно расписанная посуда, которую он так хорошо помнил на его полках, исчезла. Ее заменили незамысловатые повседневные тарелки и подходящие к ним чашки с блюдцами. Посреди комнаты стоял дубовый стол. Его крепкие ножки и круглая столешница были испещрены записями, которые Бетан позволяла делать мальчику. Теперь все это – нацарапанные имена, даты, даже следы игр, таких как в виселицу и крестики‑нолики, вместе со смешными и трогательными рисунками – придавало дереву особое значение, превращая его в хранилище первых опытов мальчика, создавая своеобразный деревянный альбом ранних представлений об окружающем мире.

Черная металлическая плита служила одновременно духовкой, грилем, очагом – хотя в доме имелась и старая электрическая, покрытая облупившейся эмалью, и камин с широкой, закопченной полкой, доверху загроможденной металлическими кастрюлями и прочей кухонной утварью. Том заметил, что камин был заполнен поленьями. Вероятно, это сделал старый Эрик, который и в прошлом всегда проявлял ненавязчивую, но доброжелательную заботу о мальчике и его матери.

Деревянные книжные полки по обеим сторонам камина, встроенные в простенки восьмиугольной комнаты, были заполнены потрепанными книгами, в основном по природоведению и садоводству. Среди них можно было обнаружить сборники стихотворений, приключенческие и рыцарские романы, а на самом верху громоздились мрачные тома в кожаных переплетах, которые никогда не интересовали маленького мальчика – он даже не мог дотянуться до них.

Глубокая старомодная фарфоровая раковина под одним из арочных окон, открывавших вид на лес, подходила для купания малыша, а когда Том чуть подрос, он мылся и вытирался, стоя в ней; импровизированная ванна наполнялась водой, гревшейся в кастрюле на плите. Когда наконец были произведены некоторые изменения, над деревянным водостоком установили электрический водогрей. Его тонкий металлический рукав и труба нависали прямо над раковиной. Киндред с удовольствием вспомнил день, когда появились все эти усовершенствования, и их с Бетан восторг по поводу столь смелого, хотя и позднего вступления в двадцатый век.