Изменить размер шрифта - +

Проблема дикой карты не особо волновала Веронику. Фортунато – человек, который привел ее на улицу, – был тузом. Ее мать была одной из гейш Фортунато и хотела, чтобы Вероника поступила в колледж и сделала хорошую карьеру. Но у Вероники все вышло по-другому. Это был легкий заработок, да и ей проще было считать себя шлюхой. Миранда и Фортунато вместе решили, что если она собирается торговать своим телом, то должна хотя бы делать это правильно. Фортунато привел ее к себе домой и попытался – неуспешно – сделать из нее одну из своих идеальных женщин. Она любила его так, как любят что-то приятное и что-то не совсем от мира сего.

Из-за Фортунато она встречалась и занималась сексом с другими тузами и джокерами. Никто из них тоже не казался ей реальным. Их было не так уж много по сравнению с матерями-одиночками, бездомными и стариками, не настолько, чтобы получать не меньшее внимание. И это не болезнь, которая может передаться другому, как СПИД. От этой мысли у нее по телу пробежала дрожь. Какое-то время дикая карта была  заразной, и ее тогдашний парень Кройд Кренсон разносил ее. Находиться рядом с ним было опасно, но, к счастью, с ней ничего не случилось. Она не хотела об этом думать.

Наконец Хартманн заснул, его мягкий живот поднимался в такт приглушенному храпу. Вероника не спала, пересчитывая все те многие вещи, о которых ей не хотелось думать. Она не уснула даже тогда, когда вернулась к Ичико, ближе к рассвету. Теперь она ворочалась из-за того, что ей предстояло увидеться с Ханной: из живота по всему ее телу разливался холод.

Около полудня она проснулась и сделала себе завтрак, который не могла съесть. Ичико проводила ее до такси, сама бы она не дошла. Уже в пути она пыталась попросить водителя остановиться, выпустить ее, но будто потеряла дар речи. Словно опять оказалась в католической школе, и ее посылают к директору, самой старой и самой страшной монашке во всем мире.

Она поднялась по лестнице и вошла в кабинет Ханны. Ног она не чувствовала. Она села посередине широкого серого дивана. Сегодня Ханна была в джинсах, мужской белой рубашке и кардигане, в котором поблескивали золотистые нити. Вероника не могла отвести взгляд от золотых переливов.

– У тебя было время подумать? – спросила ее Ханна.

Вероника пожала плечами.

– Я была занята. Не очень много времени трачу на размышления.

– Ладно, начнем с этого. Расскажи мне, чем ты занимаешься.

Сама того не осознавая, Вероника начала рассказывать про Хартманна. Ханна спрашивала ее о деталях. Как он выглядел без одежды? Каким именно был привкус во рту после этого? Казалось, будто ей просто любопытно. Каково ей было, когда его пенис был внутри ее?

– Не знаю, – ответила Вероника. – Ничего особенного не чувствовала.

– В смысле? Он был внутри тебя, а ты этого не чувствовала? Тебе пришлось спрашивать, вошел ли он уже?

Вероника засмеялась, а потом заплакала. Она не поняла, как это произошло. Будто она – это кто-то другой.

– Я не хотела, чтобы он был там, – сказала она. Кто это говорил? – Я не хотела, чтобы он был во мне. Мне хотелось, чтобы он оставил меня в покое. – Все ее тело трясло от всхлипываний. – Это просто нелепо, – сказала она. – Почему я плачу? Что со мной?

Ханна придвинулась к ней поближе и обняла ее. От нее пахло мылом «Дайал». Вероника зарылась лицом в золотистые нити ее свитера, чувствуя мягкость ее груди. Она дала волю слезам и плакала, пока их уже не осталось, пока не почувствовала себя выжатой губкой.

Стоя в очереди, Вероника нервно притопывала ногой. Один из длинноволосых парней позади нее тихим монотонным голосом напевал песню о стрельбе. «Ты же знаешь, я не смог найти свой наркотик», – пел он, кажется, сам того не осознавая.

Быстрый переход