Изменить размер шрифта - +
Почти то же самое, что получить расписку в уплате долга, — по крайней мере меня это вполне удовлетворяет. И я очень хотел бы, Мортимер, — Юджин сидел на кровати и вещал тоном философа, наставляющего ученика. — Я очень хотел бы, чтобы ты, следуя моему примеру, выработал в себе пунктуальность и методичность и, живя в окружении предметов, которые оказывают огромное моральное воздействие на человека, обрел стремление к домовитости.

Мортимер снова рассмеялся и ответил на тираду своего приятеля обычными в подобных случаях возгласами: "Ну можно ли так паясничать!", "Какой ты чудак!" Но вот он умолк, и лицо его сразу приняло серьезное, а может быть, и встревоженное выражение. Несмотря на дурную привычку напускать на себя пресыщенный, равнодушный вид, — привычку, ставшую его второй натурой, Мортимер был очень привязан к своему другу. Он подпал под влияние Юджина, когда они еще вместе учились в школе, и по сию пору подражал ему, восхищался им, любил его ничуть не меньше, чем в те давно минувшие дни.

— Юджин, — начал он, — постарайся быть серьезным хотя бы минуту, я хочу серьезно поговорить с тобой.

— Поговорить, да еще серьезно? — переспросил Юджин. — Моральное воздействие начинает сказываться! Ну, говори.

— Хорошо. Хотя ты все еще не настроился на серьезный лад.

— В этой тяге к серьезным беседам, — пробормотал Юджин, как бы в глубоком раздумье, — чувствуется благотворное влияние мучного бочонка и кофейной мельницы. Я удовлетворен!

— Юджин, — продолжал Мортимер, не смущаясь тем, что его перебили, и кладя руку на плечо друга, сидевшего перед ним на кровати. — Ты что-то утаиваешь от меня.

Тот посмотрел на него и ничего не сказал.

— Ты таился от меня все лето. Мы задумали провести отдых на лодке, и ты обрадовался этому, как в детстве, когда нас с тобой учили работать веслами, потом сразу охладел к поездке, явно тяготился ею и то и дело куда-то исчезал. Со свойственной тебе чудаковатостью, которую я так хорошо знаю и так люблю, ты твердил мне десятки раз, что боишься, как бы мы не надоели друг другу, что твои отлучки — это мера предосторожности. Но в конце концов я начал думать: может быть, за ними что-то кроется? Я тебя ни о чем не спрашиваю, сам ты молчишь. Однако факт остается фактом. Признайся, так это или не так?

— Клянусь тебе, Мортимер, — серьезно проговорил Юджин после короткой паузы, — что я и сам не знаю.

— Не знаешь, Юджин?

— Честное слово, не знаю. Верь мне! Я разбираюсь в самом себе гораздо хуже, чем в других людях.

— Ты что-то задумал?

— Задумал? Да как будто нет.

— Во всяком случае, у тебя появились какие-то интересы, которых раньше не было.

— Право, не знаю, — отвечал Юджин, подумав минутку, и неуверенно покачал головой. — Иногда мне казалось — да, иногда — нет. Временами мысли мои действительно были чем-то заняты, а потом я думал: "Вздор, надоело, зачем себя связывать!" Я признался бы тебе, но, честное слово, я сам ничего не знаю.

Он встал с кровати, тоже положил Лайтвуду руку на плечо и сказал:

— Принимай своего друга таким, какой он есть, дорогой Мортимер. Моя натура тебе хорошо известна. Ты знаешь, что скука гоняется за мной по пятам. Ты знаешь, что, став взрослым и признав себя ходячей загадкой, я изо всех сил старался разгадать ее и наскучил самому себе до предела. Ты знаешь, что под конец я оставил эти попытки и на все махнул рукой. Как же можно требовать от меня ответа, если я до него не докопался? Помнишь старинную детскую загадку? "Думай, голову ломай, — кто я, кто я, отгадай!" Так вот, отгадать я не в силах.

Быстрый переход