— Это ничего не значит, — резко возразил Д. Д. — Гитлер, будь он сейчас жив, все равно считал бы тебя евреем.

— Слушай, Дэвид, — невозмутимо ответил Джейсон, — на всякий случай, если ты вдруг не слышал: этот мерзавец уже несколько лет как подох. Кроме того, мы в Америке. Вспомни-ка ту часть из «Билля о правах», где говорится о свободе вероисповедания. Поэтому внук еврея может завтракать даже на Йом-Кипур.

Но Д. Д. и не думал признавать поражение.

— Гилберт, тебе надо почитать очерк Жан-Поля Сартра о национальной самоидентификации евреев. Это поможет тебе решить свою дилемму.

— Если честно, я и не думал, будто у меня есть дилемма.

— Сартр пишет, человек уже еврей, если общество считает его евреем. И это значит, Джейсон, что ты можешь быть блондином, есть бекон на Йом-Кипур, носить одежду преппи, играть в сквош — это ничего не меняет. Общество все равно будет считать тебя евреем.

— Ну, знаешь, друг мой, до сих пор никто, кроме тебя, еще не огорчал меня по этому поводу.

Но тут же про себя Джейсон подумал, что эти слова — не совсем правда. Разве он уже не столкнулся с небольшой «проблемой» со стороны приемной комиссии Йеля?

— Ладно, — сказал Д. Д., завершая разговор, пока Джейсон застегивал свое пальто, — если хочешь и дальше жить как страус — это твое право. Но рано или поздно ты сам все поймешь. — И с издевкой добавил на прощание: — Приятно тебе позавтракать.

— Спасибо, — весело откликнулся Джейсон, — и не забудь за меня помолиться.

*****

Пожилой человек пристально наблюдал за тем, как затихает волнующееся море студентов, которые, затаив дыхание, приготовились слушать его комментарии по поводу принятия Одиссеем решения плыть домой после десяти лет изнуряющих встреч с женщинами, чудовищами и чудовищными женщинами.

Он стоял на сцене театра «Сандерс», единственного подходящего помещения в Гарварде — как по размерам, так и по обстановке, — способного вместить в себя всех желающих посещать лекции профессора Джона X. Финли-младшего, самим Олимпом избранного для того, чтобы донести славу Древней Греции до простых масс Кембриджа. И действительно, профессорское красноречие обладало такой притягательной силой, что многие из числа тех сотен студентов, которые в сентябре пришли на курс классической литературы («Гум-два») как праздные филистеры, к Рождеству превратились в страстных эллинофилов.

Таким образом, в 10 утра по вторникам и четвергам почти четверть всего населения Гарварда собиралась для того, чтобы прослушать лекции этого выдающегося человека об эпической поэзии от Гомера до Мильтона. Для каждого из слушателей нашлось свое любимое место в зале, откуда ему удобнее было созерцать Финли. Эндрю Элиот и Джейсон Гилберт предпочитали сидеть на балконе. Дэнни Росси обычно садился в разных местах, убивая тем самым двух зайцев: таким способом он изучал акустику зала — место проведения основных концертов в Гарварде, где иногда выступал даже Бостонский симфонический оркестр.

Тед Ламброс всегда сидел в первом ряду, дабы не упустить ни единого слова. Он пришел в Гарвард с желанием специализироваться по классическим языкам и литературе, но изыскания Финли лишний раз доказывали, насколько удивительна и роскошна эта область знаний, и это наполняло Теда восторгом и одновременно гордостью за свою нацию.

Сегодня Финли рассуждал на тему, почему Одиссей все же покинул зачарованный остров нимфы Калипсо, не вняв ее страстным мольбам и обещанию даровать ему вечную жизнь.

— Вы только представьте себе… — негромко сказал Финли восхищенным слушателям.

Он замолчал, пока все гадали, что именно надо будет сейчас вообразить.