Он изнемогал, от жары все плыло, пыль скрипела на зубах, ствол карабина раскалился от солнца и порохового огня. Поэтому далеко не сразу Исаев заметил, что бой начал стихать.

Немцы все еще постреливали из минометов, но вот они и эту затею оставили – солнце село, опустилась темнота.

Марлен возмечтал о пище телесной, о любой, об отдыхе – хотелось очень малого, просто сесть на землю и прислониться спиной к сыпучей стенке траншеи.

Как бы не так!

Едва за лесом заговорили советские гаубицы и на стороне немцев стали рваться снаряды, младший лейтенант поднял весь свой взвод, построил и погнал строевым шагом. На восток.

Исаев поднялся с трудом, делая невероятное усилие. Повесил автомат на шею, карабин закинул на плечо и вперед.

Надо же… Всего один день он провел на войне, а уже столько впечатлений. Столько смертей…

И твоя собственная погибель рядышком ходила, но миновала. Пока.

Медленно, но верно «попаданцы» познавали суть большой войны. Это не подвиги, не смелые атаки и не победы.

Это постоянный труд – тяжелый, опасный, грязный.

Без сна и отдыха, без выходных и праздников.

Исаев поправил карабин на плече. Тяжелый, зараза…

Тимофеев шкандыбал рядом.

– По-моему, я ногу натер, – пожаловался он. – Это все из-за твоих дурацких портянок! Кто бы нас проверял? Взял бы нормальные носки…

– Портянки – лучше, – убежденно сказал Марлен. – Ты свои носки протер бы давно.

– А так – натер!

– Заматывать надо было не как попало! Я ж тебе показывал.

Из потемок неожиданно показался Якушев.

– Городской? – спросил он снисходительно.

– Москвич, – буркнул Виктор.

– Оно и видно. Снимай!

Радуясь, что можно присесть хоть на минутку, Тимофеев сел в траву и быстро стащил сапоги.

– Ничего страшного, – поставил диагноз Якушев и быстро, ловко намотал портянки. – Понял?

– Если я скажу, что да, – вздохнул Тимофеев, – ты поверишь?

Красноармеец рассмеялся и встал.

– Пошли, а то отстанем от своих! А ты ноги береги. Меня батя всегда учил, когда на охоту ходили, чтоб не шлялся, как попало. Это ж сколько верст отмотать надобно, чтобы зверя добыть! А ежели охромеешь, можешь и сам не вернуться.

Взошла луна, в ее сиянии сыпались отблески, бликовали штыки и стволы. Умноженный топот тысяч ног разносился далеко, но враг остался позади.

Намаявшись за день, остатки 145-й дивизии, влившиеся в 149-ю, шагали без особой бодрости, но споро – они шли к своим, выходили из окружения, а это подталкивало – скорей, скорей!

Чем быстрее они одолеют пространство лесов и полей, тем вернее опередят немцев. И вырвутся из сжимавшегося кольца!

Не волки, чай, прорвут флажки, не испужаются.

В темноте вышли к броду на реке Остёр.

Марлен решительно стащил с себя и сапоги, и штаны вместе с исподним. Сверкая голой задницей (луна была яркая), он прошлепал по топкому берегу и ступил в удивительно теплую воду.

Это было неописуемое блаженство – ступать натруженными ногами по илистому дну, чувствовать, как ил продавливается между пальцев, а вода омывает ногу, словно снимая усталость и боль.

На другом берегу Исаев заметил, что Вика поступил так же. Теперь, по крайней мере, в сапогах не будет хлюпать. Топаешь себе в сухом – и ноги помыл!

– Перед сном я всегда ванну принимал, – вздохнул Тимофеев. – Ну, не всегда, конечно, но чаще всего…

– Считай, что это были водные процедуры! – хмыкнул Исаев, поправляя ремень.