И няню я тоже не хочу. Я хочу, чтобы нас было трое.
Он пристально смотрит на меня, его челюсти крепко сжаты, так что начинают двигаться желваки на скулах.
— Прими это хотя бы на некоторое время, Блейк. Прошу тебя.
— Окэй, на некоторое время. В любом случае, мы переезжаем в апартаменты в Гайд-парке на следующей неделе.
— Что?
— Там гораздо лучше. У тебя появится возможность обращаться к шеф-повару «Mandarin Oriental».
— Разве мы не можем задержаться здесь немного дольше? Все случилось так быстро, и я до сих пор так сильно смущаюсь. Эти апартаменты, как будто мой дом теперь. Я чувствую себя комфортно здесь, и Билли не так далеко.
Он кладет руку на мою талию.
— Если это сделает тебя счастливой, то мы можем остаться здесь подольше. Но, в конечном счете, мы должны переехать
— Спасибо, отвечаю я, улыбаясь на него снизу-вверх. — У меня есть для тебя сюрприз.
— Да?
Я даю ему коробку.
— Передай мне ребенка.
Он вручает мне Сораба, открывает крышку и насмешливо смотрит на меня. — Тапочки?
— Да, удобные для дома.
— Как у дедушки?
Я счастливо заливаюсь смехом.
— Ты не выглядишь, как дедушка, если ты это имеешь в виду. Теперь примерь их, — Сораб хватает коробку и кусает ее за угол, пока Блейк снимает обувь и надевает тапочки.
— Ну?
— Я счастлив.
— Отлично.
Он смотрит в мои глаза, его становятся темными и увлажненными.
— Ты знаешь, я никогда не носил тапочек?
— Никогда?
— Никогда. Ты полностью меняешь мою жизнь, Лана.
— Я еще не закончила, — говорю я и передаю ему следующий пакет.
Он открывает его.
— Свитер?
— Хммммммм...
Я стоя, наблюдаю, как он снимает свою офисную одежду, и надевает темно-синий спортивный костюм.
— Что скажешь?
— Съедобно, даже очень, — говорю я, и действительно имею в виду именно это. Брюки, низко сидящие на сильных сексуальных бедрах, виднеется немного кожи, и я дотрагиваюсь до нее.
В ту же минуту он со всей глубиной смотрит мне в глаза и выражение его лица изменяется.
— У меня другие планы на тебя сегодня вечером, — говорю я ему и убираю свою руку. — Вот, — и передаю ему ребенка.
Он берет Сораба и направляется в гостиную, я возвращаюсь на кухню. Еда будет готова через двадцать минут. К тому времени, как я ставлю в духовку хлеб, слегка смазанный томатным соусом, Сораб спит, как убитый, на груди отца. Блейк укладывает его в кроватку, а я выключаю свет в гостиной, и делаю несколько шагов назад, восхищаясь отблеском свечи, стоящей на белой скатерти, полностью заставленной всевозможными блюдами.
Терпкий гардиниера в оливковом масле, с копченым мясом из деликатесного гастронома, салат, обжаренные ленточки в тесте, посыпанные сахарной пудрой и замысловатый деликатес из фруктов, выложенными слоями, пропитанными алкоголями. И конечно, особенную бутылку красного вина, которую открыла заранее.
Первый кусок исчезает у него во рту, появляется выражение восторга и удивления, и меня это очень радует.
— Это похоже на то, как изображал трапезу Караваджо в своих картинах — римляне, поедающие зажаренную в печи дичь, — говорит он.
— Правда? — в эту минуту я даю себе обещание, изучить искусство и музыку, чтобы стать такой же культурно образованной, подстать ему, чтобы у него никогда не было причины стыдиться меня перед своими друзьями.
Остаток ужина напоминает сказочный вечер, который всегда будет эхом отражаться в моем сердце. Все идеально. Я смотрю, как ест Блейк, и со стороны похожа, наверное, на мать, наблюдающую, как ест ее ребенок, покровительственно и с гордостью. |