— А давай посмотрим, — шепотом подбивала Белка Дивляну и Дубравку. — За плетнями схоронимся, поглядим. А если цьто — убежать успеем.

— Да я бы пошла, — Дивляна опасливо покосилась на Милораду, — но мать косу выдернет, если увидит. Она и так все сердится, что я с дороги воротилась.

— А тебе коса-то еще пригодится, — хихикнула Дубравка. — Правду говорят, будто тебя плесковский княжич назад привез?

— Ну, было цьто-нибудь? — Белка склонилась поближе, с любопытством вытаращив глаза. — Ну, расскажи!

Дивляна собиралась ответить, но Дубравка вдруг схватила ее за руку:

— Стойте!

Все подняли головы и прислушались. Со стороны Волхова донесся громкий крик сотен голосов — яростный, протяжный вопль, в котором слышались и гнев, и ненависть, и отчаянная решимость.

— Началось… — Дубравка аж присела, будто ее не держали ноги. — Ой, боги светлые…

Три русских корабля приблизились к Ладоге на самом рассвете. Шли они, как и предсказывал Вологор, на веслах, убрав паруса, чтобы не рисковать, если при высадке вдруг резко поменяется ветер. Ополчение ждало их за мысом в устье Ладожки, где всегда приставали корабли. Места здесь было не слишком много — пустырь в несколько десятков шагов шириной, просторные клети для товаров почти у самой воды, а далее еще разбросанные дома и огороды. Вестмар обнадеживал, что это даже хорошо: викинги не получат возможности наступать сомкнутым строем, как у них принято, им поневоле придется разорвать строй и наступать рядами между постройками, и в тесноте, где местные знают все закоулки, силы почти уравняются.

Домагость расставил людей так, как было решено на совете: впереди — ополчение, которое возглавлял он сам с другими старейшинами, сбоку, перед клетями, — Вестмар со своими людьми. В кустах и за кузницами на мысу прятались десятки лучников, а на другом берегу Волхова, в зарослях — там не было никакого жилья, а лишь россыпь варяжских могил, — ждал его старший сын Доброня со своими родичами по матери, чудинами.

И вот показались вражеские корабли — с красными щитами на мачтах, с оскаленными, словно норовящими укусить мордами змеев на передних штевнях. Большие, узкие и длинные, вмещавшие человек пятьдесят-семьдесят каждый, они казались истинными змеями, вышедшими из озера Бездны, чтобы погубить все живое на этом берегу.

Охотник Мороз закричал совой, и по его знаку из кустов и с вершины мыса в людей на кораблях, хорошо видных сверху, полетели стрелы. Викинги были хорошо вооружены, многие в кольчугах или в доспехах из железных пластин на кожаной основе, в шлемах с полумасками. Гребцов прикрывали щитами их товарищи, и по большей части стрелы воткнулись в щиты, но кое-какие из них все же нашли своих жертв. Раздались первые крики, снизу в ответ тоже полетели стрелы, заставив охотников спрятаться в кустах и за постройками. Но между тем корабли, не замедляя хода, шли к устью Ладожки за мысом, где удобнее всего было высадиться на берег.

Ополчение ждало их, подойдя вплотную к воде, чтобы помешать высадке. Вождь викингов, стоявший на носу переднего корабля — его легко было узнать по наиболее богатому доспеху и шлему с позолоченной отделкой, — закричал что-то и метнул копье в толпу на берегу, метя в Домагостя, в котором тоже опознал воеводу. Домагость, державший меч и щит, от копья уклонился, но оно поразило в плечо оказавшегося позади него Миряту, Братомерова сына, — тот вскрикнул и упал бы, если бы в тесной толпе было куда падать.