О Вольге она старалась даже не думать. Ведь может быть так, что судьба только подразнила ее возможностью счастья, чтобы тут же отнять… Нет, не может!

Впереди мелькнуло знакомое лицо, и Дивляна ахнула. Через толпу навстречу ей пробирался Велем, замкнутый и мрачный. Оттого что Велем оказался жив и, судя по всему, вполне здоров, у Дивляны сразу полегчало на сердце. Протолкавшись к нему, она вдруг увидела, что брат держит за спиной что-то — мелькнули чьи-то свесившиеся ноги в башмаках, — а позади него идет Сокол. На сестру Велем только бросил угрюмый взгляд и тут же отвел глаза. Она подошла ближе и увидела, что Велем и Сокол несут на щите чье-то тело, увидела родное лицо, рыжеватую щетину на щеках, знакомую одежду, ворот рубахи, на котором она сама вышивала Перуновы звезды, сейчас почти не видные из-под темно-красной, почти уже засохшей крови. Братоня, Братонег, второй сын Домагостя и Кевы. Он был мертв, Дивляна поняла это сразу — слишком безжизненно свисали со щита руки и ноги, слишком изменилось лицо, и то, что Велем даже не пытался перевязывать глубокую рану на плече Братони, возле самой шеи…

Сердце ухнуло куда-то вниз, внутри разом похолодело, будто плеснули ледяной водой прямо в душу. Дивляна обеими руками зажала себе рот, подавляя крик от ужасного открытия. Вслед за холодом разом вдруг стало жарко, слезы сами хлынули из глаз. Братоня… как же так… У нее теперь только три брата, а не четыре… или еще меньше?

— Где… До… Доброня? Отец? — сдавленно прошептала она, порываясь схватить Велема за рукав и не решаясь это сделать, чтобы не помешать ему держать страшную ношу.

И тут же услышала голос отца, а потом увидела его чуть в стороне — Домагость, живой и здоровый, без шлема, со взмокшими и прилипшими ко лбу рыжеватыми, с налетом седины волосами, что-то бурно объяснял собравшимся возле него мужчинам, показывая в сторону Волхова, вслед ушедшей руси.

— Доброня тут где-то, — буркнул Велем. — Видел его. Еще Свеньша сильно ранен, Колога за перевязками побежал. Гребня видел, Ивора. Стояньке все зубы спереди выбили. Синяка ранен, идти не может, потом его домой понесем. Мать где?

— С Никаней сидит. У Зубцова двора, — ответила Дивляна и опять заплакала, одновременно думая, что, пожалуй, если бы убитым оказался Доброня, то было бы еще хуже. Он умер бы на следующий день после рождения своего сына, а Никаня осталась бы вдовой, как Даряша!

Братоня жениться не успел. Все говорил, да кто, дескать, за горбуна пойдет? Но ведь нашлась какая-то, недаром он все намекал, что на Красной Горке выберет невесту… Не сказал, кто это, сглазить боялся… А теперь уже и не узнать, о ком шла речь… Теперь обнимет его Черная Невеста, Дева с Серебряным Серпом — Кощная Владычица Марена. Дивляна плакала всю дорогу, пока шла вслед за Велемом и телом Братони, и с каждым шагом, по мере осознания потери, боль все глубже и глубже впивалась в сердце.

У самого дома кто-то загородил ей путь. Почти наткнувшись на кого-то, она подняла глаза, увидела Вольгу — и запоздало испугалась, что совсем не думала о нем, не волновалась. Но сейчас обрадовалась, что он все-таки жив и здоров. В буром стегаче, который ему одолжили Дивлянины братья, с мечом из запасов того же Братони, уже без шлема, вспотевший, он при виде слез Дивляны растерялся, на лице его отразилось удивление, но она кивнула ему на мужчин впереди.

— Братоня… Убитый… И еще другие у нас…

Вольга молча обнял ее, и она, уткнувшись лицом ему в грудь, в жесткую кожу стегача, зарыдала в голос.