Мы задержались перед шутейным лотком, посмеялись над ненастоящими прыщами и ожогами, масками обезьян, ногтями, которые якобы врезались в пальцы, пукающими пакетами, бутылочками со всякими запахами. Пошли дальше, к нам подошла цыганка, показала на морщинистой ладони бумажный кулек.

— Средство от всех болезней, — шепчет.

Развернула кулек, внутри — какие-то семена и толченые листья.

— Возьмите, сэр, — говорит. — Цыганка собирала, при полной луне.

Я пошел дальше, а папа затормозил. Она дотронулась до его руки.

— Лечит кровь, дыхание, кожу, глаза, мозги, — говорит. — И сердце лечит.

Так и держит его.

— Вас что недужит, сэр?

Он покачал головой. Она вложила кулек ему в руку.

— Возьмите, сэр.

Он облизал губы, пожал плечами, дал ей монетку.

— Спасибо, сэр, — говорит. А потом как заглянет мне в глаза: — Ты будешь счастлив в любви, — говорит. — Это я тебе бесплатно.

Повернулась и ушла.

Папа сунул кулек в карман. Посмотрел вниз.

— Всегда одно и то же, верно? — пробормотал. Попробовал ухмыльнуться. — Вечно пристают, не отделаешься.

Закурил. Мы пробирались между лотками. Посмеялись над бородатым стариканом, хлебавшим сидр, он нес плакат-бутерброд:

ПОКАЙСЯ. ТЬМА УЖЕ СОВСЕМ РЯДОМ.

Зрителей мы не увидели, не услышали голоса, требовавшего заплатить.

— Наверное, двинул дальше, — сказал папа. — Здесь, небось, был только проездом.

И тут мы увидели под мостом высокий столб пламени.

— А может, вернулся, — сказал папа.

Пламя вспыхнуло снова.

— Сюда, — сказал папа, и мы зашагали в том направлении.

17

— Он, верное дело, — выдохнул папа. — Кто б мог подумать, столько лет прошло!

Я встал на цыпочки и попытался заглянуть через головы. Папа поднял меня. Да, он самый, прямо под мостом, полуголый, глаза опять так и сверкают. В руках — два горящих факела. Факелами водит вдоль тела. Отхлебывает из бутылки, дышит на факел, и изо рта у него вырывается пламя. Вокруг воняет гарью и парафином.

Он еще раз провел пламенем вдоль тела.

— Решится кто дотронуться до огня? — проревел он. — Решится кто заглотить пламя? Решится кто на этакое безумие?

Он сунул факел в рот, факел погас. Сунул другой, тот погас тоже. Открыл рот и выдохнул клуб дыма. Снова зажег факелы. Снова пыхнул пламенем, вырвался огромный широкий огненный флаг.

— Смертельно, — прошептал папа.

Я глянул на него.

— Огнеглотатели часто теряют легкие, а некоторые даже и жизнь. Стоит вдохнуть, когда нужно выдохнуть, и…

Тут Макналти как зыркнет. Потом как заорет. Держит факелы на вытянутой руке, а лицо запрокинул к небу. Быстро провел факелами вдоль тела.

— Если перед вами великий огнеглотатель, — говорит, — вы и не заметите, где кончается огонь и начинается человек.

Засунул оба факела в рот, потом вытащил; оба все еще горели.

Посмотрел на нас поласковее.

— Платите, — говорит. — А то не стоит заплатить за такое-то зрелище? А то не стоит заплатить, чтобы Макналти и дальше делал то же самое? Платите! Доставайте деньги и платите!

Сглотнул пламя, загасил факелы. Ткнул палкой с мешком в толпу. Кто стал кидать туда деньги, кто отшатнулся.