Встал на колени с ней рядом, взял у нее хлеб с сыром. Выпил пива. Смотрел все время вниз. Остальные наблюдали за ним, в сомнениях. Похоже, появление чужака сразу всколыхнуло все их страхи.

— Это мистер Макналти, — говорю. — Он фокусник и огнеглотатель.

— Величайший огнеглотатель в мире, — говорит Айлса.

Макналти вздохнул.

— В самом великом огнеглотателе, — говорит, — недолго проглядеть, где…

И осекся, споткнулся, рухнул в молчание, в котором мы снова вспомнили свои страхи, уставились в небо, прислушались.

— Что теперь? — прошептал Макналти. — Огонь, цепи или… — Встал неловко и стоит, поймал мой взгляд, застонал. — Поможешь мне, славный?

Я встал с ним рядом.

— Завяжи цепи.

Я давай снимать цепи с его плеч, обматывать вокруг туловища.

— Туже! — шепчет. — Туже, мой славный.

Я замотал туже. Обмотал ему руки, ноги. Переплел, завязал. Там еще были замочки, я их защелкнул. А он все твердит:

— Туже! Туже!

Самый хвост цепи я обмотал ему вокруг горла.

— Платите! — говорит. Сверкнул глазами на зрителей. Потом на меня. — Мешок, мой славный. Скажи им, чтобы бросали туда монетки. Скажи, что, если не заплатят, ничего не увидят.

Я взял мешок на палке, протянул к зрителям. Они стали шарить по карманам.

— Платите! — говорит. — Думаете, я могу питаться одним воздухом?

Несколько монеток упало в мешок.

— Хватит! Да пошло оно все, — говорит.

Осел на землю. Бился, дергался, задыхался — и постепенно освобождался от цепей. Мы кусали губы — было так ужасно, что все это сегодня происходит на нашем берегу. Смеялись, потому что это было ужасно глупо, было чистым безумием. Плакали, так это было грустно. И вот он высвободился, стоит на коленях в песке, повесив голову.

— Видели? — говорит. — Видели, на что способен человек?

Мы уставились в небо. Оно краснело, темнело. Макналти вскрикнул, будто от муки.

— Что это там за стон? — говорит.

— Это море, — отвечаю. — Ничего страшного, просто море.

Он зажал уши руками.

— Прекратите эти стоны! — говорит. — Прекратите вопли! Что же делать, если рок — повсюду?

Протянул руку, схватил меня.

— Ящик! — говорит. — Тащи ящик, мой славный. Тащи то, от чего больнее всего.

Я открыл ящик, он вытащил серебряную спицу с острым кончиком, с шариком на другом конце.

— Кто решится? — говорит.

Не отвечают. Он ни слова про деньги. Продернул ее сквозь щеки, а мы стоим перед ним и смотрим, как металл торчит между зубов, поперек горла, как блестит в последних ярких лучах заходящего солнца.

52

Когда солнце скрылось, мама запела:

Мистер Гауэр налил ей вина в стакан.

— Спасибо, — говорит. — А фотоаппарат вы сегодня не взяли, Пол?

Он качнул головой:

— Сегодня — нет.

— Значит, все, что нужно для книги, у вас уже есть?

— Будет и еще, миссис Бернс, когда все это закончится.

— Когда закончится, — тихо проворчал Джозеф, передразнивая южный выговор мистера Гауэра.

— А вам здесь действительно нравится, Пол? — спрашивает мама. Посмотрела ему в глаза. — Или вы нас просто используете?

— Здесь очень красиво, миссис Бернс.