— Как вы думаете, он кто, он кем был, этот наш Евпатий … э-э… Алексеевич?

— Откуда я могу знать. Может быть, отставной полицейский.

— Да-да-да, я и я тоже, и я тоже так сразу подумал. И этот… Мешко, он тоже, тоже мне как-то… в общем, не очень-то.

Фурцев поднял голову. Звезды казались особенно свежими, как будто на небо вместо них были наклеены их лучшие снимки. А рисунок созвездий был незнакомым, более того — бессмысленным. Ни одного привычного сочетания. Ерунда! Это еле сдерживаемая истерика искажает детали ночи. Надо, наконец, поверить, что все это происходит на самом деле, хватит надеяться на то, что это сон, бред и прочее.

Из-за валуна, к которому прислонились Фурцев и Твердило, тяжело вздыхая и хрустя крупным песком, появился Евпатий Алексеевич.

— Ну что, соколы? Не унывай, знай. Авось вернемся со славой. А где наш меньшой?

Как бы отвечая на этот вопрос впереди и выше, на ярко освещенном луной валуне появился Мешко. Появился бесшумно, медленно, словно родился из каменной плоти, и, повернувшись к сотоварищам, так же бесшумно поманил их рукой.

Ночное восхождение продолжалось. На следующем привале, проверив предварительно, нет ли поблизости старшого, Твердило опять тихонько затараторил.

— А знаете, до меня доходили, доходили слушки, что такое бывает. То есть как бы ничего определенного, никаких фактов и очевидцев, анонимные, размытые слухи, но тем не менее…

Фурцев вытирал пот, самые большие неудобства доставляла мокрая рубаха под кольчугой. Твердило тоже раздражал.

— И вот я здесь, знаете, до сих пор не могу поверить. Тут все, — Твердило похлопал пухлой ладонью по камню, — вроде бы настоящее, натуральное, но мои чувства сигнализируют мне, осторожненько, что это какой-то муляж, что ли.

— На собеседовании нам не рекомендовали обсуждать подобные вопросы. — Сказал Фурцев только для того, чтобы заткнуть фонтан географа.

— Так у вас все так же было? — радостно воскликнул тот. — Сначала этот таинственный вызов, потом зачитали дурацкую декларацию. Теперь я понимаю, почему она тайная. Никто бы не позволил…

— Мы действительно зря забираемся в эту область, — вяло пробормотал Фурцев.

— Конечно — конечно, я же подписывал, знаю, то есть, конечно, нельзя не подписать. Хотя, скорей всего, от неожиданности. Мир, знаете, прямо у вас на глазах переворачивается.

— Ну что, орлы?! — показалась из-за валуна освещенная лунным светом фигура Евпатия Алексеевича. — Не заприметили где-нито ворога?

— Ворога? Нет, ворога пока нет. Знаете, Евпатий Алексеевич, прошу прощения, конечно, но хотелось бы с вопросом… потому что мучаюсь.

— Спрашивай, Твердило, — неохотно согласился старшой.

— Я об вороге, конечно, об нашем. Как вы думаете, до дела-таки дойдет? Возможны смертельные, так сказать, исходы, кровь…

— Что-то я в толк не возьму, Твердило, отчего задумываешься не ко времени. Служи, знай. Оружие содержи. Меч, небось, и не точил еще… — в голосе Евпатия Алексеевича уверенности было меньше, чем обычно.

Твердило стал суетливо выволакивать перевязь из-за спины.

— Погоди до привала, голова!

Сверху, с нависшей каменной глыбы спрыгнул Мешко, заставив всех на мгновение перепугаться.

— Ты что это, баламут, делаешь?! — Зашипел на него начальник.