– Почему же ты сам не пойдешь к нему?

– Чтобы меня всего измазали шафраном? Не говори глупостей, Спархок.

Кааладор-каммориец оказался коренастым краснолицым толстяком с курчавыми черными волосами и приятной располагающей внешностью. Он больше походил на веселого содержателя таверны, чем на вожака воров и головорезов. У него были грубовато-добродушные манеры, и говорил он с типично Камморийской протяжностью, а просторечие выдавало его сельское происхождение.

– Так это, стало быть, ты вконец запутал воров по всей Дарезии, – заметил он, когда Телэн представил ему Стрейджена.

– Я весьма сожалею о причиненных неудобствах, Кааладор, – усмехнулся Стрейджен.

– А вот этого не надо, братец. Нипочем не извиняйся, что бы ты там ни натворил.

– Постараюсь запомнить. Что ты делаешь здесь, так далеко от дома, друг мой?

– Так ведь и я могу тебя на сей счет поспрошать, Стрейджен. Далеконько отсюда до Талесии.

– Примерно столько же, сколько до Каммории.

– А, ну так со мной-то, дружок, дело ясное. Раньше я потихоньку себе браконьерствовал, гонялся, стало быть, за кроликами по чужим кустам, только работенка эта рисковая и, чего уж там, неприбыльная, вот я и принялся шарить по курятникам. Курочки, знаешь ли, не такие шустрые, как кролики, особливо по ночам. Потом я занялся овечками – и как-то ночью попал в недурную передрягу, потому как наскочил на цельную ораву овчарок, и что самое-то обидное, их ничем не подкупишь.

– Разве можно подкупить собаку? – с любопытством спросила Элана.

– Еще как можно, хозяюшка. Бросишь им кусок мясца, они про тебя и забудут. Но те овчарки меня здорово обработали – еле я оттуда смылся, этаким оборванным бедолагой, в шляпенции, которую и не всякий нищеброд нахлобучит. Ну, я был парнишка сельский, к городской жизни непривычный, так что отправился я в море и, говоря короче, скоро соскочил на этот вот чужедальний берег, да и давай бог ноги подальше от моря, а то капитан нашего суденышка больно уж хотел потолковать со мной насчет кой-каких ценных вещичек – он их, вишь ли, в грузе недосчитался… – Кааладор смолк. – Ну как, милорд Стрейджен, достаточно я тебя развлек? – ухмыляясь, осведомился он.

– Неплохо, Кааладор, очень неплохо, – пробормотал Стрейджен. – Весьма убедительно – хотя, на мой взгляд, немного чересчур.

– Это мой недостаток, милорд. Я так увлекаюсь, что забываю о чувстве меры. По правде говоря, я мошенник. Я уже давно обнаружил, что маска неотесанной деревенщины совершенно обезоруживает людей. Никого в этом мире нельзя одурачить с такой легкостью, как человека, который считает, что он умнее тебя.

– О-о… – разочарованно вздохнула Элана.

– Да неужто вашему величеству по душе пришлась трепотня этакого нескладехи? – сочувственно осведомился Кааладор. – Я б до утречка так трепался, только б вам угодить – хотя, конечно, так намного труднее добраться до сути дела.

Элана восторженно рассмеялась.

– Я думаю, Кааладор, ты своими речами и журавля с неба сманишь, – сказала она.

– Благодарю вас, ваше величество, – отозвался он, кланяясь с неожиданной грацией. И снова обратился к Стрейджену: – Твое предложение, милорд, немало озадачило наших тамульских друзей. В тамульской культуре существует весьма четкая граница между испорченностью и откровенным воровством. Тамульские воры – народ высокосознательный, и мысль о сотрудничестве с властями отчего-то кажется им противоестественной. По счастью, мы, эленийцы, более испорчены, чем наши простодушные желтокожие братья, а эленийцы в нашем особом сообществе занимают большинство высоких постов – природный дар, вероятно.