– Близ брода, на нашей стороне, горочка такая слева, а справа – кусты, – рассказывал Ладовек, чертя хворостиной по земле. – Вот здесь, на горочке, если залечь да разом всем выстрелить, как покажутся, то можно пятерых снять. Мы выждем, пока русы на брод зайдут, а полон будет еще на этой стороне.

– Надо выждать, пока первые на тот берег ступят, а тут вы стреляйте по тем, кто еще на броде, – предложил Вьюха. – Люди упадут, кони упадут, может, раненые биться будут. Тем, кто перешел, дорогу обратную перекроют. Вот нам и сподручнее будет.

– Ладно придумал, – кивнул Ладовек. – Кого сможем, снимем. А тут уж вы бегите – если будут связаны, узы режьте, тащите в лес. Кто сумеет, убежит. Мы, может, раза два выстрелим, а там уходить придется. В кустах конные не догонят авось. А вы бегите в лес как можно глубже. Там уж если будут гнаться за вами…

И развел руками: помочь еще как-то было не в его силах. Но малинцы были благодарны и за это: без помощи соседей у них не осталось бы надежды вытащить хоть кого-то.

Уговорившись, тут же сели в три челна и тронулись вниз по Ирше. Предстояло до ночи, опережая русов, попасть к броду, осмотреться, выбрать место и залечь. Как скоро к нему подойдут русы, знать было невозможно, и Берест не находил места от тревоги. Только бы успеть!

– Не ерзай, – буркнул ему молчаливый коренастый мужик, в чьем челне сидели Берест и Липняк.

Больше он ничего не сказал, даже во время бурного спора в селении молчал, но, когда Ладовек спросил, кто пойдет с луками на брод, первым шагнул к нему.

Войдя в Тетерев, спрятали челны в кустах ивы на той стороне. Листья уже начали желтеть и сыпаться, но зеленые держались еще густо, обещая успех задуманному делу. В сумерках осмотрели ближнюю часть дороги. На влажной земле следы большого конного отряды были хорошо видны – отпечатки множества копыт, разбитые комки навоза. Но проходил он только на запад, и следы уже размыло дождем. Значит, с полоном русы еще не возвращались.

На ночь устроились тут же, перед бродом в кустах. Без огня, без хоть какого-то крова, коротать осеннюю ночь было невесело, но Берест, съежившись на куче лапника и уткнувшись носом в поджатые коленки, почти не замечал холода и сырости. У Здоровичей беглецам выдали по свите, чтобы не замерзли; серая либо бурая шерсть не только защищала от холода и влаги, но и надежно скрывала среди зарослей. Берест так устал за этот день, что ломило все члены, но сон не шел. Завтра на заре… Удастся ли хоть кого-то спасти? Или их самих зарубят, пока они будут возиться, пытаясь поясными ножами перерезать мочальные путы? Как будут связаны пленники? Сколько их окажется? Сумеет ли он увидеть мать и других своих или придется спасать тех, кто окажется ближе? Чем больше он об этом думал, тем безнадежнее казалось затеянное; Берест стал гнать из головы мысли, чтобы не утратить мужества.

Отроки рядом шептались о том же. Вьюха молчал, но его нахмуренный лоб выдавал такие же тяжкие мысли. Где-то среди пленных будет его жена, может, два их чада… и сестры… и братья…

– А у них копья да секиры… – шептал Ярец. – Как даст по голове секирой – враз голова пополам…

Его как будто завораживала эта жуть, и он никак не мог остановиться.

– Спите вы уже! – прикрикнул Вьюха наконец. – А то пойдут наши, а вы будете глазами хлопать!

На какое-то время Берест и правда заснул, но проснулся от холода, еще когда было темно. Развести огонь – было нечего и думать, и даже встать и попрыгать, чтобы разогнать кровь, он не решался. Постепенно темнота редела, вот уже стала видна дорога – ее отсюда, до поворота, можно было разглядеть шагов на сто.