Рузвельт подался вперед, постукивая пальцами по столу.

— Я хотел бы верить, что один из наших эсминцев смог вогнать в этого монстра несколько торпед. И моим адмиралам тоже хотелось бы так думать, но они говорят, что, возможно, немцы просто исчерпали запас ракет и ушли на высокой скорости на север. Тем не менее, наши самолеты из Исландии не заметили ничего — никаких признаков зверя.

— Это наше единственное утешение, — сказал Черчилль. — Даже если у них есть это оружие, его пока что мало. Если мы потопили этот корабль, это заставит их задуматься. Мы также не увидели никаких признаков развертывания подобных ракет на других фронтах. Советская разведка подтверждает это. Поэтому мы убеждены, что это был прототип, опытная партия, возможно, испытательная. Предполагалось также, как сказали вы сами, что немцы узнали о нашей встрече и пытались направить эту последнюю ракету таким образом, чтобы убить двух зайцев одним выстрелом.

— Верно, — сказал Рузвельт. — Мои люди согласны. Они полагают, что корабль, его ракеты и эта бомба являются чем-то штучным. Но все изменится, сэр Уинстон. После того, как была доказана их эффективность, немцы смогут начать наращивать производство, и мы сможем столкнуться с этим оружием через несколько месяцев или даже недель, если у них будет достаточно материалов.

— Я сомневаюсь в этом, но то, что вы говорите, является для нас наилучшей причиной действовать максимально решительно, — ответил Черчилль.

— Но как именно, Уинстон? — Рузвельт вытянул руку, подчеркивая свои слова. — Вы сами сказали. Мы могли бы собрать наши армии, но что дальше? Что, если немцы просто уничтожат их одним ударом своих ракет или бомб? А что, если они снова атакуют Лондон, чтобы закончить то, что начали? Вы сами сказали, что это оружие могло бы быть доставлено и самолетом.

— Мы уже принимаем меры. Правительство рассредоточивается в ряд защищенных бункеров по всему Королевству. Вы говорите верно. Обычные методы войны уже не применимы. Мы не можем бросить на врага массу людей или стали, потому что только создадим для него привлекательную цель. Наши города также уязвимы. Нашим военным теперь придется действовать по иному, подобно тому, как наши адмиралы приняли решение выстроить корабли широкой сетью вместо одной сосредоточенной боевой группы. Что-то подсказывает мне, что теперь средством ведения войны станут корабли, самолеты и ракеты, а не массовые армии. Но однажды, если мы намереваемся победить, нам придется двинуться на Берлин.

— Однажды так и будет, — сказал Рузвельт. — И я хочу лишь надеяться, что мы оба доживем до того момента, когда сможем это увидеть.

Они оба на минуту замолчали, словно переваривали эту мысль, осознавая собственную смертность, как и уязвимость своих народов перед немецким чудо-оружием. Затем Рузвельт продолжил, его голос был ровным и серьезным, и в нем отчетливо звучала сталь.

— Позвольте сказать, господин премьер-министр. Мы ни коим образом не окажется запуганы немцами, ни на единую минуту. У нас огромная страна. Если будет нужно, мы переместим наши заводы вглубь континента, в Скалистые горы, туда, куда не достанет ни одна ракета. Мы построим арсенал, которого мир не видел никогда. Мы начнем с самолетов и кораблей, как вы и предполагаете. Я намерен в самое ближайшее время вцепиться Германии в горло, но пока мы не сможем этого сделать, я буду бомбить ее с каждого аэродрома в зоне досягаемости, есть у них ракеты или нет. Мы построим три бомбардировщика на каждую вражескую ракету, если так будет нужно, и мы сделаем это.