Бетани отдернула руку, словно обжегшись.

— Ты, как всегда, смеешься надо мной.

Эштон смотрел на ее руку, которая еще продолжала вздрагивать от прикосновения к нему.

— Совсем не смеюсь, детка. — Его губы расплылись в улыбке. — Кто бы мог подумать, что мисс Примроуз превратит неуклюжую маленькую лошадку в настоящую леди? — весело бросил он.

— Неуклюжую! Эштон Маркхэм, я никогда не была неуклюжей.

Он пододвинул коробку с гвоздями, сел на нее, вытянув ноги, скрестил их перед собой, а взгляд скользил по девушке с веселым одобрением.

— Именно такой ты и была, любовь моя. Слишком длинные ноги и крепкие ступни, но зато и быстрые. — Его глаза с откровенным восхищением рассматривали ее грудь и тонкую талию. — Не обижайся, любовь моя, у тебя все на месте.

Она снова почувствовала, что краснеет. Казалось странным и непонятным ощущать неловкость в присутствии человека, которого знаешь много лет. Но, несомненно, какое-то неуловимое напряжение появилось в их отношениях. Всматриваясь в глубину его голубых смеющихся глаз, она поняла — уже больше нет друзей по детским играм, и ей вдруг стало грустно от мысли, что нельзя вернуть прежнюю детскую беззаботность.

— Корсар в прекрасной форме и выглядит замечательно, — тихо произнесла она, решив сменить тему разговора.

Эштон взглянул на лошадь с почти отеческой любовью.

— Держу пари, что он ни в чем не уступает своему знаменитому предку Бирли Турку. — Приложив два пальца к губам, он засвистел, за высокой нотой последовала более низкая — Корсар навострил уши и нетерпеливо заржал. Бетани с любовью смотрела на лошадь и человека, тренировавшего ее.

— Откровенно признаюсь — восхищена.

— Он меня еще ни разу не подводил. Как только слышит этот свист, возвращается ко мне.

— Ты уже выступал на нем в этом сезоне?

Эштон огорченно покачал головой:

— Корсар, может быть, в отличной форме, чего не скажешь про меня — недавно выздоровел после ранения.

— Какая же я глупая гусыня, — смутилась Бетани. — Даже не поинтересовалась, как у тебя дела.

Она взяла его за руку, испытывая приятное внутреннее волнение от соприкосновения с его грубоватыми пальцами.

— Тебя ранили, Эштон?

— Подстрелили.

— Подстрелили? Боже мой! Кто?

— Один патриот, когда я стоял в карауле, охраняя оружейный склад в Форт-Джордже.

— Снова проклятые мятежники. Эти негодяи?

— Фермеры и торговцы. Священники и писатели. Твои соседи, дорогая, — засмеялся он.

— Как ты можешь смеяться? Ведь тебя могли убить.

— В английской армии мне было суждено умереть медленной смертью, — ответил он.

Внезапно ее охватил страх.

— Эштон, ты не… как Гарри, не так ли? Неужели собираешься сражаться с англичанами?

Он покачал головой:

— Не намерен ни с кем сражаться.

Страх отступил, она машинально продолжала гладить его руку, которая нередко выхаживала птенцов с пораненными крыльями, выпускала на волю собранных Гарри бабочек. У нее возникло желание коснуться его загорелой щеки и сказать что-то ласковое.

— Пора возвращаться к родителям, — проговорила она, подавляя искушение.

— А мне к своей работе, — согласился он.

Девушка направилась к двери, но затем обернулась.

— Ты меня будешь иногда брать на прогулки верхом, как прежде?

Эштон в последний раз окинул ее взглядом.

— Ничего не будет как прежде.