Я не могу посмотреть ему в глаза, поэтому изучаю блеск его чёрных, коротко подстриженных волос. Он наклоняется, шурша ими у моего виска, и рычит мрачным голосом.

— Ты напугала меня, Джасинда. Я думал, что потерял тебя.

Моя кожа ощетинивается и покалывает в ответ на его слова. Если стая думает, что мы должны быть вместе, это не значит, что будет так. По крайней мере, пока. Вероятно уже в сотый раз, я жалею, что не являюсь обычной Драги. Если бы только я не была огнедышащей. Жизнь была бы простой. Она была бы моей. Моей жизнью.

Моя мать продвигается через группу, отталкивая Кассиана так, если бы он был просто ребёнком, а не шестифутовым ониксом, способным раздавить её. Упругие кудри обрамляют её приятное лицо с янтарными, как у меня, глазами. После смерти отца, некоторые мужчины хотели ухаживать за ней. Даже отец Кассиана, Северин. К счастью, она не была заинтересована в нём. Во всех них. С мамой очень сложно иметь дело. Я не хочу, чтобы какие-то мачо Драги пытались занять место моего отца.

Прямо сейчас, в данный момент, она выглядит старше. Жёсткие линии словно режут её рот. Даже в день, когда нам сообщили, что папа больше не вернётся домой, она не выглядела подобным образом. И я понимаю, что это из-за меня. В желудке образуется узел.

— Джасинда! Слава Богу, ты жива! — Она обнимает меня, и я кричу, когда она сдавливает моё больное крыло. Она отходит. — Что случилось?

— Не сейчас. — Отец Кассиана сжимает рукой мамино плечо и отводит её в сторону, чтобы сам смог оказаться передо мной. С ростом шесть с половиной футов, Северин так же высок, как его сын, и мне приходится вытянуть шею, чтобы посмотреть на него. Укрыв моё дрожащее тело одеялом, он скрипит.

— Прощена. На этот раз.

Я подчиняюсь, кусая губы от боли, когда мою рану на крыле растягивают и разрывают её глубже, чтобы вытащить преобразованную часть плоти. Рана всё ещё есть, только теперь кровь сочится из лопатки, тепло следует по моей спине, и я натягиваю одеяло.

Мои кости перестраиваются, становясь меньше, и толстая кожа Драги увядает. Холод теперь сильнее бьёт меня, касаясь моей человеческой кожи, и я начинаю дрожать, босые ноги онемели.

Мама рядом со мной, укрывает меня вторым одеялом.

— О чём ты думала? — Именно этот критичный, режущий голос я ненавижу. — Тамра и я беспокоились. Ты хочешь кончить, как твой отец? — Она яростно качает головой, в её глазах горит определённость. — Я уже потеряла мужа. Не хочу потерять и дочь.

Знаю, она ожидает извинений, но я предпочла бы проглотить гвозди. От этого я бегу: от жизни, в которой я разочаровываю мать, от жизни, в которой я задыхаюсь. От правил, правил... множества правил.

— Она нарушила наш самый священный закон, — заявляет Северин.

Я вздрагиваю. Летать только под покровом ночи. Я думаю, быть почти убитой охотниками подавляет любой аргумент о бессмысленности этого правила.

— Очевидно, что нужно с ней что-то делать. — Проходит взгляд между моей матерью и Северином, когда в группе нарастает шум. Звуки одобрения. Мой внутренний Драги покалывает в предупреждении. Я дико смотрю на каждого. Десяток лиц я знаю всю свою жизнь. Ни одного друга в толпе.

— Нет, — шепчет мама.

Что нет?

Её рука сильнее сжимает меня, и я наклоняюсь к ней, соскучившаяся по комфорту. Вдруг, она мой единственный союзник.

— Она наша огнедышащая.

— Нет. Она моя дочь, — резко говорит мама. Я вспоминаю, что она тоже Драги, даже если она стала противиться этому. Даже если она не проявляется уже годы... и, вероятно, не сможет больше.

— Это должно быть сделано, — настаивает Северин.

Я вздрогнула, когда почувствовала мамины пальцы через одеяло.

— Она просто девочка. Нет.

Я спросила требовательным голосом.