Бекмурза Атабай

Январь 1990 г. Одесса

…Продрогшие чайки с криком сваливались вниз к воде, не понимая, кто же это такой добрый решил подкормить их крошками хлеба. Резкий, холодный ветер сносил чаек к берегу, но они с завидным упорством, преодолевая шквальные порывы, пытались добраться до такой редкой в зимнее время поживы…

Было холодно. Такое теплое и доброе летом море штормило, рассерженно ударяясь тугими волнами о волнорез знаменитого Воронцовского маяка…

– Товарищ, м-м-м, капитан? – услышал Андрей за спиной мелодичный девичий голосок.

Обернувшись, он увидел миниатюрную девушку в джинсах и кожаной курточке «на рыбьем меху». В посиневших от мороза пальчиках она держала незажженную сигарету.

– Старший лейтенант, – ответил он.

– Я и говорю! Зажигалки не найдется?

– Обязательно.

Андрей смотрел, как девчушка тщетно пыталась прикурить под порывами ветра, и мысленно улыбался:

«Воробей совсем! Желторотик! И, наверное, промерзла до костей, вон сигаретка-то в губах кренделя выписывает».

Не говоря ни слова, он подошел к отцовской «тройке»-старушке и открыл дверцу:

– Давай прыгай внутрь. Посидишь, покуришь, отогреешься немного. Я сейчас печку включу. А то на сосульку похожа.

Девушка как-то очень серьезно, испытывающе посмотрела в глаза Андрею и, видимо, что-то решив для себя, направилась к машине. Закрыв дверцу за неожиданной гостьей, Филин уселся на водительское место. Она справилась наконец-то с зажигалкой и не по-женски глубоко затянулась.

– Меня Андреем зовут. А тебя случайно не Снегурочка? Не растаешь в тепле?

– Не Снегурочка и не растаю!

– Понял! Девушка без имени и с плохим настроением.

– Да нет. – Она улыбнулась, являя на свет прекрасные зубы. – Меня Таней зовут, и настроение отличное. Только замерзла немного.

– Хочешь горячего кофе, чтобы согреться?

– Угу, – смутилась девушка.

– Ты одесситка? Может, знаешь, где готовят хороший? Или мне придумывать?

– В «Вечерке» можно попить приличный.

– Хорошо. Поехали.

«А ничего синичка ко мне в машину залетела. Симпатяшка! Только малолетка… Так что тебе, Андрюха ибн-Ляксей, ни фига не светит. А жаль!» – возникали под офицерской фуражкой фривольные мыслишки.

– А поведай-ка мне, Татьяна, какого черта лысого тебя вечером, в такую-то погоду вынесло на Морвокзал?

– Это у меня такая маленькая традиция – я, когда в Одессу возвращаюсь, всегда перво-наперво хожу на Морвокзал. Ну, как будто с Родиной здороваюсь. Дура, да?

– Ну, почему же? Я, к примеру, делаю то же самое.

– Правда? – Она как-то всем телом подалась вперед, пытаясь заглянуть в глаза Андрею.

– А я малознакомым девушкам вообще не вру, – улыбнулся он. – Вот, посмотри в эти честные глаза! Разве они могут врать?

Он обернулся к Тане и свел глаза к переносице. Девушка звонко рассмеялась:

– Не-ет, эти глаза врать не могут!

– Ну, и откуда же ты, хохотушка, вернулась в Одессу?

– Из Москвы – я в Плехановском учусь, на втором курсе.

«Ага! Не такая уж малолетка!»

– А сейчас, я так понимаю, сдала сессию и к папе с мамой?

– Про сессию все верно, а про папу с мамой – нет.

– Это как же так?

– У меня папа военный – майор. Они с мамой и сестрой младшей в Монголии – это у папы командировка на пять лет.