|
Малые Врата сияют не так ярко. Если сегодня меч будет светить так же, как и прежде... тогда мы будем знать наверняка, чего мы добились. Теперь они это знали. Вейни снял с себя часть доспехов. Не было у него такой кости, которая бы не болела, но сегодня у него был плащ и огонь, и он был скрыт от глаз врагов, и это было лучше, чем то, что он имел прежде. Он укутался в плащ и прислонился спиной к старому дереву. Меч свой он положил обнаженным на колени. Шлем с головы он снял в последнюю очередь и отложил в сторону, с наслаждением чувствуя, как волосы щекочет ветерок. На шлеме его была белая повязка илина. Ручей журчал в камнях, вздыхали деревья, тихо переступали лошади, пощипывая на прогалине чахлую траву. Шиюнская кобыла выросла в стойле, она не умела чувствовать врага, но на Сиптаха можно было положиться как на человека: тот был обучен, как надо вести себя в бою, и не доверял чужакам, и потому Вейни верил серому коню как себе самому. Полный желудок, тепло, ручей, из которого можно утолить жажду, изобилие дичи, достойной охоты. Поднялась луна - маленькая, непуганная; увидеть что-нибудь подобное, когда не знаешь пути домой, бывает полезно. Луна была похожа на ту, что всходила над лесами Эндара-Карша. Он мог бы даже почувствовать себя спокойным - если бы Подменыш показывал какой-нибудь другой путь. Заря поднялась тихо и незаметно, с пением птиц и фырканьем лошадей. Вейни по-прежнему сидел, поддерживая голову руками и с трудом удерживаясь, чтобы не закрыть смыкающихся век. Моргейн пошевелилась, протянула руку к оружию, изумленно заморгала, увидев его, опершись на локоть. - Что случилось? Ты спал на посту? Он вздрогнул в предчувствии ее гнева и потряс головой. - Я решил не будить вас. Вы выглядели очень усталой. - Что ж, по-твоему, будет лучше, если ты сегодня будешь вываливаться из седла? Он улыбнулся и опять покачал головой, все же задетый ее тоном. Она не любила, когда о ней слишком пеклись, и потому очень часто заставляла себя ехать, когда больше всего ей хотелось остановиться и отдохнуть. Это было непременной частью отношений межу ними, между илином и лио, слугой и госпожой. И она никак не могла научиться полагаться на кого-то и хоть кому-то доверять. "Предполагается, что я умру, - подумал он и почувствовал боль в душе. - - Как и все, кто служил ей раньше". - Седлать ли мне лошадей, лио? Она встала, окутав плечи одеялом - утро стояло прохладное - и, уставившись в землю, прижала ладони к вискам. - Мне надо подумать. Получается так, что нам надо бы возвращаться. Мне надо подумать. - Думать лучше на свежую голову. Глаза ее сверкнули, и он тут же пожалел о своих словах - для него, прекрасно знающего все ее привычки, было недопустимо говорить так. Он знал, что сейчас она вспылит, поставит его на место, приготовился снести это, как случалось уже сотни раз, случайно или не случайно, и просто стал ждать, когда это пройдет. |
