Увидев жениха, я поняла, что этого сагана не испугать ничем. После того что ему доводится каждое утро лицезреть в зеркале. Он среднего роста, толстоват, как и все земляные. Голову уже проела плешь, кожа на лице неровная, угреватая. Немолод. Сильные саганы до самой смерти кажутся юными, у этого, видимо, связь со стихией очень слаба.

Мама с высокой прической, в своем лучшем бледно-бирюзовом платье, которое я любила с детства, сидит рядом с бабушкой. Лицо бледное, испуганное, смотрит на потенциального зятя чуть ли не со слезами. Не бойся, мам, твоя дочь не даст себя в обиду.

– Знакомьтесь, моя внучка, л’лэарди Сибрэйль Верана, – цедит бабушка, не отрывая взгляда от меня. Прической, видимо, любуется. – Сибрэйль, это л’лэард Карташ Нисим, камердинер Его Императорского Величества!

Приседаю в реверансе, с непривычки довольно неуклюже, не уверена, что все выполнила верно.

– Очень, очень приятно, – с энтузиазмом восклицает камердинер. Подскочил, толстые пальцы схватили мою руку, блинообразные губы смачно прижались к запястью, оставив мокрый след.

Как и подобает благопристойной девице, молча и чинно сажусь на край дивана рядом с мамой. Незаметно вытираю обслюнявленную руку о юбку.

Говорит бабушка. Вначале о погоде, потом начинает рассуждать о важности придворной службы. О счастье каждый день находиться так близко к Его Императорскому Величеству. Камердинер краснеет от удовольствия, приосанивается. Но, слушая бабушку, он смотрит прямо на меня, буквально пожирает глазами.

Я не очень знакома со столичными нравами, но, мне кажется, в любом обществе в упор рассматривать женщину просто неприлично.

В просторной гостиной темно и душно, лучики солнца едва пробиваются между тяжелыми бархатными портьерами. В доме бабушки все надежно, основательно – большая грубая мебель, которую невозможно сдвинуть с места, высокие кресла, низкие потолки. Плешивый толстый человечек в коричневом костюме бесстыдно разглядывает меня, поглаживая взглядом от кончиков туфель до лица. Если бы я хоть на минуту отчаялась, поверила всерьез, что должна буду принадлежать человечку в коричневом, вручить ему свое тело, сердце и ветер, рожать от него детей и выполнять его капризы, наверное, у меня была бы истерика, обморок или стошнило бы.

Но я же ветер, а ветер невозможно удержать. И я улыбаюсь им в лицо. Человечек радуется, бабушка тоже – они не подозревают, что я над ними смеюсь. Над их мечтами и надеждами, над их растерянностью, когда я отсюда улечу. Ах, если б они знали, что я о них думаю. Но я смотрю на них с улыбкой, и они благодушно улыбаются в ответ.

– Ты молодец. Понравилась. Дело, считай, решено, – довольно говорит бабушка, после того как камердинер откланивается.

– Мама, я не совсем уверена, что это подходящий жених для Сибрэ, – тихо мямлит мама, робко опуская глаза, чтобы не встретиться со свекровью взглядом.

– Да?! А какой, по-твоему, подходящий?! – Бабушкин голос гремит на весь дом, заставляя маму вжаться в кресло. – Кто еще ее захочет?

– Если бы не твоя кровь! Если бы ты не была получеловеком, то, может, ее и согласился бы кто Другой взять даже без приданого. Если бы не твоя грязная кровь…

Бабушка завелась, и ее невозможно остановить.

– Она никому не нужна, ты слышишь?! Ишь ты, неподходящий! Да он единственный! И то только потому, что его прабабка тоже была человеком. Только поэтому. Ты знаешь, каких трудов мне стоило его найти? – Бабушка разошлась не на шутку. – Как я старалась, и ради кого?! Ради тех, кто долгие годы не вспоминал о моем существовании, даже со светлым днем ни разу не поздравили письмом! Ради этой хамки, которую выпороть бы до крови, и тебя, полукровки, которую сын привел в дом против моей воли! Да я б и пальцем о палец не ударила, если б не честь семьи, – девку из рода Верана ни один саган замуж не захотел, это ж будет смех на весь мир! Неподходящий! Императорский камердинер для грязной полукровки – неподходящий! Ах ты дрянь неблагодарная! Еще раз такое услышу – вышвырну из моего дома! Обеих! – Бабушка наконец охрипла и закашлялась.