— Да, но какое-то время был бы им. У человека есть хозяин. Он владеет им, как повозкой, как скотом.

— Для таких, как мы, — заметил Джеми, разламывая ароматный хлеб, — это, быть может, единственный способ выбраться из Ирландии.

— Да, — ответил Риви, вспоминая место, которое ему предложили на «Салли Ди». Рано или поздно ему придется сказать об этом, но время еще не пришло.

Когда чайник засвистел, Риви налил воду в глиняный заварной чайник. Пока заваривался ароматный чай, Джеми осторожно разбудил мать. Руки Кайли дрожали, когда она потянулась к тарелке, которую протянул ей сын. Глаза ее выражали недоумение, и она быстро оглядела комнату, словно ей казалось, что она, не заметив этого, уже попала в лучший мир. Кайли почти не ела мяса, зато с удовольствием выпила две чашки сладкого чаю. Этой же ночью, когда сыновья спали на расстеленных на полу тюфяках, она умерла.

Ее похоронили в нищенской могиле, даже без гроба, но в этот дождливый день на кладбище пришел отец Макдугал, чтобы прочесть священные слова. Риви слушал их, оцепенев от гнева, ненавидя не только священника, но и Бога, которому тот служил. Его могла бы утешить вера в то, что ангелы встретили воспарившую душу матери и отвели ее в край мира и благоденствия, но ему не удалось поверить в это. Не мог он и плакать, как Джеми. Оставалось только смириться с мрачной действительностью и принять смерть Кайли такой, какая она есть.

На краю кладбища их поджидал бакалейщик в сопровождении солдат Британской короны.

— Это он, — крикнул жирный торговец сквозь пелену дождя. — Это он дал мне часы!

Риви хотел было встать между Джеми и солдатами, но священник схватил его за руку. Прежде чем он успел обвинить себя, вперед выступил Джеми с мокрым от слез и дождя лицом.

— Это я вам нужен, — сказал он.

— Вонючка! — пробормотал один солдат другому, когда они связывали руки Джеми за спиной. — Ворюги чертовы, каждый первый!

— Подождите! — задыхаясь, крикнул Риви, вырываясь из рук священника. — Неправда, это я украл часы джентльмена…

— Слишком поздно, парень, — засмеялся второй солдат.

Отец Макдугал снова схватил Риви за руку, на этот раз с удивительной силой.

— Ты ничего теперь не сможешь сделать. Оставь их.

Джеми кивнул брату и попытался улыбнуться. Эта его улыбка надолго останется в памяти Риви. Солдаты потащили Джеми прочь, а жирный бакалейщик семенил следом, все время твердя о своей полной невиновности. Риви прислонился к дереву и, наконец, заплакал — о матери, об Ирландии, о Джеми и себе самом.

Дома он доел остатки хлеба и баранины, допил чай. Хозяйка дома, крикливая вдова, нашла уже новых жильцов, поэтому он не мог там дольше оставаться. Собирать в дорогу ему было нечего, потому что все имущество Риви Маккены было надето на нем. Отыскав на полу «значок попрошайки», он сунул его в карман, потому что хотя этот талисман и был постыдным, но это была его собственность, хоть что-то, чем он владел.

В течение нескольких дней Риви безрезультатно пытался повидаться с Джеми, но дублинская тюрьма была местом, где сострадание не в почете, и ему всякий раз отказывали. Ночами он спал в аллеях и на порогах домов.

В день суда над Джеми — его вызвали на слушание, как и сотни таких же, как и он, — Риви был в толпе зрителей. Брат стоял с гордо поднятой головой, а в глазах его плясали огоньки, которые, казалось, не просто напрашивались на неприятности, но и за которые его можно было судить. Судья, который, по-видимому, никогда в жизни не знал, что такое голод, произнес возвышенную речь о зле врожденного воровства и приговорил Джеми к каторжным работам сроком не менее семи лет.