«Так ты знал, что убийца Родерик?»

Он посмотрел в сторону. «Тогда да. Я интересовался им какое-то время, и инспектор тоже, но не было доказательств».

«А какую информацию он ждал из Лондона? Или… Нет, начни лучше сначала. Расскажи…»

«Это и есть начало. Информация, которая пришла сегодня – это начало истории. Она касается семьи Родерика Гранта. Ты знала, что его отец был священником?»

«Он немного рассказывал об этом. Я очень его жалела. Одинокий маленький мальчик, предоставленный самому себе, в деревушке за северными ветрами – именно это он называл своим домом».

«Неплохое описание. Я бывал в Аухлехти. Это маленькая деревня с дюжиной домиков в долине возле Блейн а Бгурд. Гранты жили дальше, чем в четырех милях от деревни, наверху, без единого соседа, у руин старой церкви и кладбища. Это огороженная квадратная болотистая поляна, заполненная разрушающимися надгробиями и могильными холмиками. Все обвито плющом и ежевикой и поросло старым корявым тисом. Все время дует ветер. Новую церковь построили прямо в деревне».

«Он говорил, что жил вдвоем с отцом».

"Да. Мать умерла при родах, до девяти лет его воспитывала бабушка, мать отца. Затем и она умерла… в доме для умалишенных ".

«Ой, Николас, как ужасно. Итак, его отец… Семья отца…»

«Именно. Его отец был суровым, непреклонным, аскетичным, благочестивым пресвитерианином, каких описывают в книгах, но очень редко встречают в жизни. В нем… болезнь началась со стремления к уединению и аскетизму, страстной поглощенности прошлым. Постепенно прошлое полностью овладело им и стало более реальным, чем настоящая жизнь вокруг… Если только можно применить слова „настоящая жизнь“ к этому маленькому хутору в пустынной долине. История давно умерших останков на давно забытом кладбище постепенно стала единственным, что имело значение. Маленький мальчик был нужен только для того, чтобы выливать на него полуграмотные-полубольные теории о древних обычаях и легендах древней Шотландии».

«Родерик сказал, что научился боготворить горы, но я никак не думала, что он понимал это в буквальном смысле».

«Но поклонялся в самом буквальном смысле. Большую часть детства он слушал рассказы и теории отца, впитывал безумные, искаженные версии старых народных обычаев Севера, что-то вроде полусвязного неточного вздора, который он тебе проповедовал. Должно быть, в своем безумии он выработал шаг за шагом новую мифологию, часть которой – „ритуальное убийство“ Гезы Макре. Путаница фактов из книг и исследований отца перемешалась с искаженными обрывками фольклора, как стеклышки в калейдоскопе. Получилась картина насилия, вполне логичного для больного рассудка».

«Знаю. Нашла часть этих кусочков в»3олотой ветви ".

«А, моя „3олотая ветвь“… Инспектор говорил, что она у тебя. Вчера вечером я ее искал везде. Думал, что оставил в машине».

«Я взяла ее почитать совершенно случайно».

Он взглянул на меня с загадочным выражением. «Итак, ты отдала ее инспектору. Если бы догадалась, что она моя…»

«Но я знала. В ней был конверт с твоим адресом, написанным почерком отца. Он у меня в кармане».

«Правда? – Я чувствовала, что он все еще смотрит на меня, но упорно отворачивалась. – Почему ты не дала его инспектору?»

«Понятия не имею. – Жаворонок снижался, красиво переливалась его песня. – А откуда папа знает, что ты здесь?»

«Что? – Голос его был странно смущенным.