— Казя! Назад! Безумная этакая! Назад, приказываю я тебе! — кричала я что было мочи, зная отлично, что чем дальше было от берега, тем тоньше и ненадежнее был весенний лед.

— Вернись! Казик, вернись! — присоединила к моему свой слабенький голос и Адочка.

Но увы! Наши голоса, заглушенные ветром, не доходили до назначения. Казя мчалась, как дикая лошадка, почуявшая волю, изредка оборачивала свое разгоревшееся лукаво-смеющееся лицо в нашу сторону, манила нас за собой и снова бежала вперед.

«Разумеется, она легка, как серна, а все же нельзя вполне надеяться на обманчивую крепость льда», — вихрем кружила в моей голове тревожная мысль.

— Казя! Вернись или… или я знать тебя не захочу, негодная девчонка! — крикнула я так громко, как только могла. Но опять ветер унес мои слова и развеял по морю, как былинки.

Тогда я обратилась к оставшейся второй малютке:

— Адочка, будь благоразумна, дитя, вернись обратно и подожди меня на берегу! Я должна догнать и привести Казю во что бы то ни стало!

Я говорила спокойно, настолько спокойно, как могла, но, очевидно, лицо мое не могло скрыть обуревавшей меня тревоги, потому что моя маленькая спутница вдруг схватила меня за руку обеими руками, и лицо ее стало белее белой шапочки на ее голове.

— Нет, нет, и я с вами, Огонек! И я с вами… Мы вместе побежим догонять Казю… Иначе… я не хочу! Не хочу!

И прежде, нежели я успела удержать ее, она бросилась вперед, вслед за подругой.

— Казя! Остановись! Остановись, Казя! — кричала она, чуть не плача, инстинктом почувствовав опасность.

Но та по-прежнему бежала да бежала там, далеко впереди.

Я кинулась за ними. Меньше всего я думала о возможности опасности в эти минуты. Я боялась, однако, что мне не успеть догнать Казю, что девочка уже близка к тому месту, где лед, должно быть, много слабее, чем у берега, и…

И я не бежала теперь, а уже летела, неслась, как на крыльях.

Разумеется, мои ноги много быстрее, нежели их. В несколько секунд я обогнала Адочку и теперь уже почти достигала упрямицу Казю.

— Т-р-р!

Этот звук был похож на тихий выстрел, и он пронизал меня дрожью всю с головы до ног. Этот певучий, красивый, тихий выстрел пронзил эхом по всему берегу. Негромким, зловещим эхом… Казя остановилась как вкопанная и повернулась лицом ко мне. В нем застыло выражение скорее глубочайшего изумления, нежели испуга. Она точно спрашивала всей своей маленькой фигуркой:

— Это еще что такое?

Но объяснять ей не было времени. Надо было действовать тотчас же, пока не поздно.

Я схватила за руку младшую малютку и вне себя бросилась к Казе:

— Стой на месте! Не двигайся! — громким голосом крикнула я.

Через две минуты мы были уже рядом все трое.

— Скорее, скорее на берег! Это было безумие — убегать сюда! Ах Казя! Казя! Лед треснул. Слышишь? Назад! Назад, детки мои!

Мы схватились за руки.

Новый треск чего-то надламывающегося, разрушающегося послышался за нами.

Я оглянулась, и крик ужаса помимо воли вырвался у меня из груди. Позади нас зияла широкая чернеющая полоска воды. Как будто маленький пролив между двумя ледяными плоскостями. И в тот же миг поверхность, на которой мы стояли все трое, чуть заколебалась под нашими ногами… Чуть заметно, невидимо на глаз, но наша льдина плыла… Страх и отчаяние лишили меня мысли в первую минуту. Но это длилось всего несколько секунд. Проливчик был еще очень узок, не шире трех четвертей аршина, и его легко было перепрыгнуть…

Но когда я сказала об этом моим малышам, они зарыдали как исступленные.

— Нет! Нет! Ни за что! Ни за что!

— Но поймите же, ради Господа! Мы тогда уплывем.