Так что я смирно сидела, отгородившись графином с клюквенным морсом, навалив полную тарелку помидорного салата и стараясь не глядеть в тарелки остальных гостей, которые жадно поедали шашлыки, лично приготовленные Петром Ильичем.

Вообще гвоздем вечера, несомненно, был Петр Ильич, то есть мамуля позвала гостей, чтобы продемонстрировать всем именно его.

Что уж такого замечательного она в нем отыскала, понять не могу, но даже голос ее, когда она обращалась к своему Петеньке, звучал по-иному: в нем появлялись интимно-воркующие нотки. Не могу сказать, чтобы мне это нравилось, но, в конце концов, какое мне до этого дело! Мамуля хоть и любит повоспитывать, никогда не диктует, с кем мне проводить время, так могу ли я выражать свое недовольство?

И я решила молчать и наблюдать, все равно больше нечего было делать. И, к своему крайнему удивлению, я отметила, что не только мамуля проявляет повышенный интерес к нашему гостю из далекого Зауральска. Ираида явно положила на него глаз. Она бросала на него томные взгляды, смеялась грудным смехом и, даю голову на отсечение, наверняка жалась бы под столом к нему мощным бедром, если бы мамуля предоставила ей такую возможность, то есть если бы они с Петром Ильичем сидели рядом. Но мамуля была начеку и отсадила Ираиду подальше.

Вечер подошел наконец к завершению, я долго подвигала себя на мытье посуды и наконец решилась. На кухне уже хозяйничал Петр Ильич все в том же клетчатом мамулином передничке. Я пригляделась к нему внимательнее: на вид не такой уж он и пожилой. Из расстегнутого ворота рубашки виднелась крепкая загорелая шея, весь он был подвижный и подтянутый, одним словом, вполне может произвести впечатление на женщину старше пятидесяти… Это я про мамулю, но вы меня не выдавайте…

Мы мирно сосуществовали на кухне, когда появилась утомленная мамуля. Я ее понимала: самым трудным делом оказалось вытолкать из дому Ираиду. Но мамуля преуспела и теперь присела на табурет перевести дух.

Мы с Петром Ильичем как раз закончили и подсели к ней, чтобы спокойно выпить чайку.

— Вот гляжу я на вас, Сашенька, — вкрадчиво начал он, прихлебывая чай, — и удивляюсь. Такая привлекательная молодая женщина, умница, и так, простите, нерасчетливо расходуете свои способности!

— Во-первых, — начала я, поставив чашку и сообразив, что разговора не избежать, — с чего вы взяли, что у меня способности? С чего вы вообще взяли, что я умница? Мы с вами почти не разговаривали…

— Александра! — начала было мамуля, но Петр Ильич остановил ее легким движением руки.

— Уж простите, если кажусь вам слишком назойливым, но наше старинное знакомство с Лялечкой, — тут он повернул голову и ласково поглядел на мамулю, отчего та заулыбалась, как будто услышала, что массажистка Лина Пантелеймоновна согласна принять ее в любое время без записи, — наше давнее и близкое знакомство позволяет мне.., помочь вам советом…

Я смолчала, потому что в голове вертелась только совершенно хамские варианты ответов типа: «Не учите меня жить, лучше помогите материально». Мамуля мне такого в жизни не простит!

Петр Ильич принял мое молчание за согласие на продолжение нравоучений и проговорил, отечески коснувшись моей руки:

— Насчет ваших способностей я убедился, прочитав кое-какие ваши публикации. Лялечка любезно мне их предоставила.

Я в полном удивлении перевела взгляд на мамулю. Она хранит газеты с моими статьями? Вот уж ни за что бы не подумала!

Мамуля опустила глаза и слегка зарделась.

— Что касается вашего остроумия и привлекательности, эти качества бросились мне в глаза при первой нашей встрече, — гнул свое Петр Ильич.