Я видела его насквозь, я все про него знала.

Я сбросила осточертевшие за долгий день ботинки и забралась с ногами на диван. Поскольку больше сесть было некуда, Никита робко пристроился рядом.

— Хочешь, я расскажу, как была в девятом классе в тебя влюблена? — спросила я.

— Не может быть! Правда? — обрадовался Никита. — Ну-ка, ну-ка, расскажи.

И я рассказала, как из-за него попала в общество Леонардо да Винчи, как с замиранием сердца ждала еженедельных общих собраний, и его вежливо-равнодушного «Здравствуй, Саша!» при нечастых встречах. Как в раздевалке старалась повесить свое пальто рядом с его курткой. Как, обмирая от счастья, рисовала плакаты к его докладу.

— Плакаты были очень хорошие, — тихо сказал Никита, — просто замечательные…

— Я три раза их переделывала, — призналась я.

Я добилась, чего хотела, Никита наконец забыл про свой комбинат и про неудачную жизнь с женой, про то, что впереди у него куча неприятностей, вплоть до увольнения с работы.

Под диваном валялась расческа. Я причесала Никиту так, чтобы он стал еще больше похож на комиссара Каттани. Он мягко отнял у меня расческу, взял за плечи и привлек к себе.

Не знаю, как там целуется настоящий комиссар Каттани, наверное, он все делает отлично, но мой поддельный целоваться совершенно не умел.

А дальше я ничего не буду рассказывать, можете считать, что цензура вырезала из очередной серии «Спрута» все постельные сцены.

* * *

Я проснулась поздним утром и долго соображала, не открывая глаз, где же я, собственно, нахожусь. Потом села на диване и огляделась. В квартире никого не было, даже духом человеческим не пахло. На столе белела записка:

«Саша, будешь уходить, просто захлопни; дверь. Н.»

Вот так: просто захлопни дверь. И все.

Правда, в самом углу было еще нацарапано слово «Позвони», но не стоило обращать на него внимание, Никита написал его просто так, из вежливости.

«А чего же ты ожидала? — спросила я себя. Да ничего особенного», — тут же ответила самой себе. Все, как и должно быть. Ну и ладно, откровенно говоря, мне сейчас не до запоздалых сожалений. Тем более что я ни о чем не жалею. , Я вспомнила все, что я узнала вчера про Петра Ильича, про комбинат и про то, что меня использовали, как последнюю дуру, и окончательно расстроилась. Однако нужно было уходить из этой квартиры и просто захлопнуть дверь.

Так я и сделала. Дома никого не было — хоть тут-то повезло. Я приняла душ, заглянула в холодильник, но один вид еды навел на меня еще большую тоску. Тогда я завернулась в плед и включила телевизор в гостиной.

Передачи по утреннему времени были неинтересные. Маленькие девочки танцевали на сцене, размахивая огромными искусственными цветами. Я тупо пялилась на экран. В голове было пусто, как в кошельке после отпуска. Делать было совершенно нечего, да я и не смогла бы ничего сделать. Ведь у меня нет никаких доказательств того, что Петр Ильич причастен ко всем убийствам. Да если я только начну рассказывать Ираидиному подполковнику такую историю, он просто вызовет санитаров из психушки!

А как на это отреагирует Главный? Я посчитала, что точно так же. К тому же совершенно не хотелось вмешивать в дело мамулю.

Кажется, я впала в легкую дрему от безысходности. Разбудил меня телефонный звонок.

Я взяла трубку и только потом сообразила, что лучше бы этого не делать — не хочу разговаривать с мамулей.

— Сашка, это ты? — раздался в трубке голос запыхавшегося Никиты. — Ты почему не позвонила?

— А разве ты просил меня это сделать? — хрипло осведомилась я.